Оазис (сборник)

Реальная Помпея была населена тридцатью тысячами жителей, городом одноэтажных домов, крыши которых поддались под тяжестью толстого слоя шлака и лавы во время знаменитого извержения Везувия. Та катастрофа произошла в 79 году нашей эры. Одеяло раскаленного пепла толщиной в пять метров похоронило большую часть жителей, фиксируя очертания их тел в виде пустых ям внутри застывшей лавы, и консервируя не разрушенные извержением внешние стены домов и перегородки. Мало на свете таких, не насилуемых толпами мест, как Помпея, где человек — вдали от стада туристов, которое прогоняют в музеях между застекленных витрин — может поднять из кучи самую обычную черепицу и под открытым небом, в тишине руин какой-нибудь комнаты, задуматься над загадкой необыкновенного контакта, что объединяет его с древним мастером, который тот же самый кусок обожженной глины когда-то держал в своих руках, а может и держит его там до сих пор — словом, задуматься над тайной времени.

Мы заходим в помещения, посещаем пивные и небольшие дворцы. Поблизости никого нет. Лючия глядит на фрески, заглядывает в амфоры, гладит пальцами уцелевшие колонны. Она спокойная и задумчивая. Вокруг нас она не видит другого образа Помпеи, залитой морем раскаленной лавы, в котором этот город — построенный когда-то под вулканом, захороненный и откопанный — через пару тысяч лет снова гибнет.

Мы входим в дворик пекарни. Под стенкой хлебной печи, выстроенной из плоских красных кирпичей, стоят в ряд четыре каменных жернова, которые по причине размеров называют мельницами. Газета лежит на постаменте последнего из них. На полях страницы ряд двухцифровых чисел: 12-15-17-28-51-78-86. Они ничего мне не говорят. Но я помню, что это номера незаблокированных каналов. Именно такое сообщение передал мне умирающий мужчина, только я не знаю, как эту неясную информацию употребить.

Возле жерновов мы сидим длительное время. Лючии это место нравится. Но ей хочется посетить и Неаполь. Мы оба очень голодны. Возвращаемся. По дороге к бару для туристов мы еще раз проходим главный рынок Помпеи, называемый Форумом. Посреди площади мы оборачиваемся, чтобы еще раз взглянуть на развалины. Лючия видит розовые стены и белые колонны, а я — столб раскаленной лавы, подпирающий черное небо над кратером Везувия. Прижавшись друг к другу и засмотревшись вдаль, мы постепенно уходим с рынка. В моих глазах мираж сплетенных в пространстве стереонов.

И вдруг все это перестает существовать. Исчезает атомный гриб, зияющая пламенем гора, высокая волна, багровые и черные краски, древний мир и видение термоядерного разрушения, что проникало его в течение десятков наполненных ужасом секунд настоящего времени.

Совершившееся время

Нас окружил совершенно иной мир. Черное небо в одно мгновение посветлело, и пускай сейчас его покрыли клубящиеся тучи, проходящий сквозь них солнечный свет сильно контрастирует с темнотой той, вызванной атомной вспышкой, ночи. Стоял обычнейший хмурый день. Я чувствовал себя так, словно бы снял очень темные очки. Теперь я все видел нормально, и через пару секунд заметил, что мы находимся в Риме.

Мы стояли на Площади Венеции под монументом Виктору-Эммануилу Второму. Памятник был белым. Сквозь его очертания — резко зарисованные в пространстве — не проникал никакой чужой мираж. Через перекресток проезжали автомобили. Прохожие не обращали на нас внимания. Дома и люди выглядели совершенно обычно, но мне было крайне трудно освоиться с такой резкой сменой ситуации. На лице Лючии тоже читалось изумление. Но именно она гораздо быстрее пришла в себя.

По правому тротуару Виа дель Фори Империали мы направились к Колизею. По дороге я не был в состоянии осматривать развалины Форо Романо — Римского Форума. Мои мысли были заняты тайной повторного внезапного изменения образа всей окружающей нас действительности.

На площади возле Колизея нас застал ливень. Прячась от него под стену развалин амфитеатра, я увидал за собой длинный ряд пронумерованных геометрических фигур. На фоне мостовой он был едва заметен. Этот ряд медленно перемещался в пространстве над самым мокрым асфальтом. В этот ряд входило несколько десятков окружностей и квадратов и несколько треугольников. Окружности имели в диаметре около одного метра, остальные поля приблизительно равнялись им величиной. Всего фигур было девяносто. На каждой из них виднелся крупный номер. Мы стояли рядом с номером сорок пять.

Как только я это увидел, то сразу же вспомнил, что такой же (а может, точно такой же) ряд чисел, окруженных цветными полями, я один раз уже видел за гранью блока стереонов, когда после самоубийства Нузана и моей «смерти» мы очутились на Крыше Мира. Тогда мы стояли на семьдесят восьмом поле, и именно таким был номер стереона, в котором, вместе с Ибрагимом, я пережил нереальное путешествие из Лондона на Капри, закончившееся трехдневным пребыванием на этом чудесном острове.