Едва только графиня Фьеско подвела к Екатерине герцога Орлеанского, которому через несколько мгновений суждено было стать королем Карлом IX, королева-мать ушла, держа сына за руку. За нею последовал весь двор. В комнате, где Франциск II испустил дух, оставались только двое Лотарингцев, герцогиня Гиз, Мария Стюарт и Дайель, два стража у дверей, пажи герцога и кардинала и личные их секретари.
– Да здравствует Франция! – воскликнули несколько реформатов. Это были первые крики противников Гизов.
Роберте, на которого герцог и кардинал возлагали большие надежды, напуганный как их планами, так и постигшей их неудачей, втайне примкнул к королеве-матери, навстречу которой вышли послы Испании, Англии, Священной Римской империи и Польши. Их привел сюда кардинал Турнонский, который появился при дворе Екатерины Медичи в ту самую минуту, когда она стала протестовать против операции Амбруаза Паре.
– Итак, потомкам Людовика Заморского, наследникам Карла Лотарингского не хватило смелости, – сказал кардинал герцогу.
– Их все равно отправили бы в Лотарингию, – ответил тот. – Говорю тебе, Шарль, если бы мне надо было протянуть руку, чтобы взять корону, я бы этого не сделал. Пусть этим займется мой сын.
– А будет ли когда-нибудь у него в руках, как у тебя, и армия и церковь?
– У него будет больше, чем это.
– Что же?
– С ним будет народ!
– Я одна только плачу о нем. Мой бедный мальчик! Он так меня любил! – повторяла Мария Стюарт, не выпуская похолодевшей руки своего супруга.
– Кто поможет мне договориться с королевой? – спросил кардинал.
– Подождите, пока она поссорится с гугенотами, – ответила герцогиня.
Столкнувшиеся интересы дома Бурбонов, Екатерины, Гизов, реформатов – все это привело Орлеан в такое смятение, что, когда спустя три дня гроб с телом короля, о котором все позабыли, увезли на открытом катафалке в Сен-Дени[114]
, его сопровождали только епископ Санлисский и двое дворян. Когда это печальное шествие прибыло в городок Этамп, один из служителей канцлера Лопиталя привязал к катафалку страшную надпись, которую история запомнила: «Танги-дю-Шатель, где ты? Вот ты был настоящим французом!» Этот жестокий упрек падал на голову Екатерины, Марии Стюарт и Лотарингцев. Какой француз не знал, что Танги-дю-Шатель истратил тридцать тысяч экю (на наши деньги миллион) на похороны Карла VII, благодетеля своего дома!XIV. Женева
Едва только звон колоколов возвестил орлеанцам о кончине Франциска II и едва только коннетабль Монморанси заставил открыть ворота города, Турильон поднялся к себе на чердак и направился к потайному убежищу.
– Так он действительно умер? – воскликнул перчаточник.
При этих словах человек, находившийся там, встал с пола и ответил: «Готов служить!» Это был девиз реформатов, сторонников Кальвина.
Человек этот был Шодье. Турильон рассказал ему о событиях последней недели: все это время проповедник сидел в одиночестве, не выходя из своего тайника, где единственной его пищей были оставленные ему двенадцать фунтов хлеба.
– Беги, брат мой, к принцу Конде, попроси его дать мне охранную грамоту и найди лошадь! – воскликнул проповедник. – Мне надо сейчас же ехать.
– Напишите записку к нему, чтобы он меня принял.
– Вот она, – сказал Шодье и передал ему клочок бумаги, на котором было написано несколько строк. – Возьми пропуск у короля Наваррского. Положение сейчас таково, что я должен спешить в Женеву.