Об этом не сообщалось…

Требовалась более серьезная и глубокая проверка всех этих данных, тем более что в то время, в дни, когда решалась судьба Москвы, мы не имели права просто отмахнуться от полученных сведений. Буквально за несколько дней до описываемых событий особому отделу пришлось заниматься аналогичным делом. Правда, масштаб был не тот – речь шла о начальнике одного из управлений штаба фронта, но почерк просматривался тот же. Неизвестный человек в форме капитана-летчика вручил нашему командиру письмо от командующего гитлеровской танковой армией генерала Гудериана, который напомнил ему об их знакомстве в прошлом и теперь давал «добрый» совет: взвесить обстановку на фронтах и постараться сделать «Правильный» выбор в сложившейся ситуации. Наш командир проявил разумную выдержку, обещал, подумать. Во время второй встречи с гитлеровским агентом он, по нашему совету, «ещё не пришел к определенному выводу», но поинтересовался, чем он может быть полезен генералу Гудериану. Связника пришлось отпустить, но зато командование фронта узнало, какие вопросы в первую очередь интересуют гитлеровский генштаб и куда собирается направить он свой главный удар во время готовящегося наступления.

…Дело сержанта Воропаева было поручено лейтенанту госбезопасности Любченко. За линию фронта его сопровождал разведчик Иван Чайка, который накануне выписался из госпиталя.

До Шаповаловки добрались на четвертые сутки без особых приключений, но уже там, на месте, сложности возникали одна за другой. Шаповаловка – село небольшое, но раскинулось оно на безлесом нагорье, и подходы к нему просматривались со всех сторон. Даже ночью подойти к хате Анны Франько незамеченными не было возможности. Потом неизвестно, как встретит молодица советских разведчиков. Если Воропаев немецкий шпион, не исключено, что его подруга «в курсе». В таком случае не миновать беды – в селе стоял немецкий гарнизон.

Решено было искать встречи с местными партизанами. Несмотря на то что сроки поджимали – на всю операцию было отпущено десять дней, – другого выхода не было. И тут Любченко получил возможность в полной мере оценить талант Ивана Чайки. Менее чем через сутки с того момента, как он оставил лейтенанта в небольшой рощице, километрах в двух от Шаповаловки, в предрассветной тишине раздался условный сигнал. Пришел Иван не один, а в сопровождении паренька лет шестнадцати, на щуплом теле которого каким-то чудом разместилось столько вооружения, что его полностью хватило бы на отделение солдат. Паренек – звали его Филя – оказался человеком обстоятельным. Только окончательно убедившись в полномочиях Любченко, он солидно откашлялся и сказал, что их горю можно помочь. Аннина соседка была человеком проверенным, но рисковать ею без надобности нужды не было. Немного подумав, предложил план, с которым разведчики согласились.

Филя сбегал в село и, возвратившись через час, сообщил, что «их человек» ещё раньше сговорился с Анной идти на Козье болото за клюквой. Места там глухие, и товарищи без помех смогут допросить и Франько, и обязательно «их человека», чтобы Анна, не дай бог, ничего не заподозрила, ведь её двоюродный брат служит старшим полицаем в соседнем селе Межеречьи. Филя явно обладал талантом конспиратора и с каждой минутой всё больше нравился разведчикам. А поначалу Любченко не очень лестно думал о командире партизанского отряда, пославшем на такое важное дело мальчишку.

Партизанская связная вывела Анну к условленному месту, когда солнце ещё не поднялось над верхушками деревьев. Увидав двух вооруженных людей, женщины вскрикнули и побросали на снег корзинки. Любченко, у которого к тому времени полностью сложился план проверки, приказал Чайке «допросить» спутницу Анны, а сам увел растерявшуюся молодицу подальше от тропинки.

На все вопросы Франько отвечала многословно, с причитаниями, но, в общем, толково. Родилась она в этом самом селе в 1905 г., жила всё время на людях, на виду – каждый может сказать. Муж в селе был на все руки мастером – и печку сложить, и амбар срубить. Жили хорошо, но детей не было. Перед самой войной обстроились заново. В июле мужа призвали в армию, и с тех пор он сгинул – ни письмеца, ни весточки. Сейчас живет бобылкой – с хлеба на квас перебивается. О Воропаеве не сказала ничего.

Когда Любченко попросил вспомнить номер немецкой машины, которая находилась у нее во дворе десять дней назад, и по возможности подробно описать её пассажиров, у женщины до такой степени округлились глаза, что черные дуги бровей подскочили к самому пробору над узеньким лбом. Франько даже не нашлась, что ответить. Но Любченко продолжал настаивать, подчеркивая, что от её ответа зависит судьба и даже жизнь близкого ей человека. Результат – тот же.