Об искусстве и жизни. Разговоры между делом

С политикой я себя никогда не связывала. Политика — это уже реализация. Я связывала себя с идеологией. Идеология — другая вещь. Я верила в определенные вещи. Раньше я была в этой области более активна. Я была членом компартии? — была. Я же не делаю вид, что я не была, правда? Зачем? Это часть моей жизни. Она была для меня искренней, я абсолютно правдива в этом. Кто-то говорил, что я вступила в партию только потому, что надо было ездить за границу, чтобы иметь хорошую характеристику. Но это было не так. Я же вступила в партию уже после смерти Сталина. Я была уверена, что раз нет его — значит, все будет хорошо. Вот такой идиотизм, наверное, как мой муж говорит, — у меня кретинизм. Но я так думала. Так думала моя мама, так думал мой отец — так думали все в моей семье. Я и сейчас так думаю, в том смысле, что я верю в социализм, верю в то, что на земле не должно быть очень богатых людей. Сейчас же существует такая теория, что на земле должны быть очень богатые люди — тогда и остальные будут жить лучше. Может, это и действует на каком-то этапе, но я в это не верю, особенно в России. Сейчас мы вышли чуть ли не на первое место в мире по миллиардерам — от этого наш народ не становится счастливее ни на одну секунду. И вообще, мы живем не в той стране. Здесь не должно быть очень богатых людей с этими яхтами: одной, второй, третьей, десятой, с бесконечным количеством домов во всех уголках мира. Притом что люди должны жить достойно: если он хочет иметь домик и Испании — пускай он имеет домик в Испании, — никто ничего не говорит: он его заработал, он его имеет. Я не против. Какие-то блага, хорошие условия жизни должны быть для человека обязательно. Я в этом убеждена. Но человек должен сам это заработать. А сейчас расслоение… ведь раньше никто никому не завидовал практически, потому что не было чему завидовать. Я, например, знала: да, скажем, Муля живет лучше, чем я, потому что у нее отец больше зарабатывает. Но я не завидовала Муле, Муля не завидовала мне. Сейчас же зависть — ведущее чувство. Если вы спросите, какое чувство ведущее сейчас в нашем обществе — это безумная зависть. Зависть к вашей машине, к вашей одежде даже. Это ведь надо быть другим человеком, чтобы, скажем, ездить на «Жигулях» и совсем не завидовать, искренне не завидовать — не перед камерой — а в самом деле не завидовать тому, кто ездит на «Бентли». Хорошая машина, да, у меня тоже есть машина, на которой я езжу. Конечно, хорошо бы «Жигули» сменить на «Плуто», понимаете, или на «Мицубиси», хорошо бы. Но если нет, тоже можно жить. То есть это совсем не главная забота в жизни должна быть, понимаете? Главное другое. А это: есть «Бентли» у тебя — пусть у тебя будет такой автомобиль, а у меня будет «Мицубиси» или что-то еще, понимаете, — и не сходить по этому поводу с ума. Иначе жизнь вся как бы заклинивается. Вы понимаете, что мы делаем с народом? Мы же корежим его, как говорится, совсем неплохой первоначальный генокод. И дело не в том, чтобы все были равными — нет, надо просто работать, а не получать неизвестно за какие заслуги, и совсем не за заслуги.

Вот вы вкалываете, я вкалываю. Мы добиваемся каких-то результатов. Наше образование, которое мы получили, конечно, наши головы тоже в этом участвуют. Мы зарабатываем, нам трудно, мы устаем, но мы вкалываем. Мне мой муж все время говорит: «Слушай, ты брось этот свой телевизор, хватит с тебя музея». А я отвечаю: «Знаешь, я все-таки там зарабатываю приличные деньги для меня и нашей семьи — для меня это важно. Зачем я буду бросать? И потом, понимаешь, я занимаюсь музеем, выставками, что часто просто организационные моменты, а мне хочется немножко поговорить про искусство. Я не хочу терять себя во всем этом процессе. Я уже не преподаю, а у меня есть желание поделиться знаниями, и я его реализую в какой-то степени».

Работа на телевидении — это часть реализации моей профессии, которую я не получаю в музее. Многие выставки я могу назвать авторскими — я их придумала от начала до конца, я придумала темы, я сумела эти вещи добыть в музей из других музеев, организовать весь процесс. И теперь я хочу поговорить про эту выставку и уже действовать как искусствовед, как историк искусства. Сейчас это у меня канал, через который я себя реализую в плане просто моей профессии непосредственно, а не как директор и администратор.

Я столько лет в профессии, что, конечно, у меня масса орденов. В свое время я была очень растрогана орденом Трудового Красного Знамени, который уже давно получила. Что-то было в этом. Это наш орден, в свое время он считался важным и ценился, и он, видимо, утвердил меня в том, что недаром я вошла в эту профессию. Я и сейчас отношусь к этой награде с уважением.