С виртуозами, композиторами, танцовщиками, литераторами, живописцами, скульпторами и некоторыми стихотворцами
совсем иначе обращаться должно. Онй (разумеется, что я всегда во всяком классе людей исключаю лучших) неопасны, но тем более тщеславны и часто очень навязчивы и ненадежны. Не чувствуя того, что изящные искусства (хотя нельзя отрицать влияния их на сердце и нравы) главною своею целью имеют одно только удовольствие и потому в достоинстве для счастья человеческого должны уступать высшим, важнейшим и занимательнейшим наукам, не чувствуя, говорю я, того,’ что, дабы действительно заслужить название великого человека, надобно разуметь гораздо более, нежели это нужно для того, чтобы только позабавить одни глаза, усладить слух, воспалить воображение и возмутить сердца. Они искусство свое почитают единственно достойным напряжения благородного человека; и мы не должны дивиться тому, когда танцовщик, который часто получает большую плату, нежели государственный Министр, сердечно сожалеет о том, что сей последний не учился чему-нибудь лучшему. Основательных художников, скромных виртуозов й достойных по уму и сердцу актеров очень не много. Посему сходиться с сими людьми советую с крайней разборчивостью. Актеры, стихотворцы и им подобные любят хорошо пожить, и сие не удивительно. Есть восхищение, которым душа наша может наслаждаться при самом простом и умеренном роде жизни, и, признаться, сие восхищение есть единственное, которое достойно бессмертной славы. Правда, высшее парение гения к священному, чистому источнику, из которого он получил свое начало, совершенно другого рода, нежели напряжение нервов, воспаление фантазии, происходящие от раздражения чувств; и, кажется, очевидно, что такие произведения, каковы Мессиада Клопштока и Дон Карлос Шиллера, рождаются не из бутылки шампанского. Но сколь же мало художников, воспламеняемых сим достойным жаром! Беспорядочным поведением, несчастными внешними обстоятельствами расслабленное их тело требует для подкрепления сильных и, лучше сказать - упоительных, средств. Сие самое заставляет их проводить жизнь свою в чувственных удовольствиях. Сверх того, кто совершенно посвятил себя изящным искусствам, тот редко находит вкус в важных занятиях, они кажутся ему сухими, но, так как нельзя весь день петь, гудеть и марать бумагу, то остается довольно праздных часов, которые проводят они в бражни- чаньи. О благоразумном распределении и употреблении времени, о наставительном и благоразумном обращении эти господа думают очень редко. Они почитают того человека, который доставляет им чувственное удовольствие и вместе с тем льстит, гораздо более, нежели того мудреца, который наставляет их на путь истины и порядка. Первому они навязываются сами, а последнего избегают. При столь всеобщем распространении вялого вкуса в нашем веке, при таком нерадении о науках основательных я, кажется, прав в своем мнении, хотя бы и почитали меня за то педантом. В нынешнее время самые пустые головы при нежном токмо сердце и склонности к праздной и распутной жизни посвящают себя изящным художествам, принимают звание художника, плетут стихи, пишут для театра, сочиняют ноты и пр. и пр., и, таким образом, наконец, вкус должен переродиться, и искусство сделаться презрительным. Посему-то мы и видим целые толпы таких художников, которые самых первых оснований своего искусства не знают; видим музыкантов, которые не понимают, с какого тона они играют, которые ничего другого не умеют сыграть кроме того, что выучили наизусть; без философского духа, без здравого рассудка, без науки, без истинного естественного чувства; но с тем большей самонадеянностью, бахвальством и бесстыдством; ненавидят друг друга; завидуют любителям, для коих музыка, хотя и составляет постороннее увлечение, но при всем том они превосходят в оном их самих. И если такой человек снискал доверие между людьми большого света, если он пользуется покровительством тех людей, которые выдают себя знатоками, то никогда не говори явно о его недостатках, если не хочешь прослыть невеждой и настроить против себя всех любителей. Но кто без отвращения может смотреть на толпу всех сих любителей знатного и низкого состояния, кто может без отвращения слушать неправильные их суждения и вздорное пустословие? Если хочешь понравиться сим людям, то имей терпение слушать пустословие или даже одобряй оное! Если же хочешь приобрести у них влияние, то отнюдь не будь скромен, но столько же бесстыден, сколь бесстыдны они сами! Будь в решениях отважен! С самонадеянностью показывайся между знатнейшими людьми! Всех предупреждай! Делай вид, будто ты крайне разборчив во вкусе, будто очень трудно угодить избалованному твоему вкусу! Говори о всеобщем отзыве публики о твоих познаниях! Презирай все то, что для тебя непонятно! Покивай значительно головою, когда не умеешь что сказать кстати! Выказывай презрение к возникающему таланту! Льсти знатным, богатым, всемогущим любителям и Меценатам! Удовлетворяй их склонности к забавам и мелочам! Таким образом и ты можешь споспешествовать всеобщему развращению вкуса. Но если ты чувствуешь в себе силы и не имеешь причины чуждаться людей, то вооружись против всех сих мерзостей, осуждай оные, но с основательностью! Сколь, однако же, прискорбно, что и достойнейший художник в наши времена должен сколько-нибудь идти сею дорогой, если он не хочет уступить место какому-нибудь шарлатану! Сколь, говорю я, прискорбно, что часто единственно для того, чтобы понравиться и сыскать пропитание, он принужден бывает скромностью, простотой и достоинством жертвовать господствующей моде и предрассудкам; принимать ложный блеск и унижать себя до роли вертопраха или шута! Неприятно также для художника, а в особенности, для музыканта, когда он попадает в общество таких людей, которые, желая ему удивляться, просят что-нибудь сыграть им, между тем сами вовсе не обращают внимания на искусство, потому как не имеют понятия об оном. Отказать он не смеет, опасаясь, чтобы не сочли его упрямым. Итак, садится он за фортепиано, играет превосходное адажио, вдруг все кричат: прекрасно! превосходно! и тем прерывают его в самом лучшем месте. Таких неприличностей надобно остерегаться!