Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России

Кроме того, если возвращаться к отечественной истории прошлого века, то в Советском союзе не приветствовалась инициатива не санкционированная сверху. А уж о политической самоорганизации не приходилось и говорить. Это объясняется логикой существования тоталитарных режимов — любая автономная самоорганизация людей является угрозой тотальности власти. Х. Арендт подчеркивала, что тоталитарные движения — это массовые организации атомизированных, изолированных индивидов. Как уже упоминалось выше, с точки зрения Х. Арендт, целью массовых, непонятных в логике своей направленности репрессий как раз и было создание разобщенного, атомизированного, совершенно управляемого общества. Для этого и формировалась ситуация, в которой люди чувствовали, что никому нельзя доверять, и не у кого искать помощи в случае произвола государства. В советских и постсоветских людях поражает абсолютная, практически рефлекторная безропотность перед властью и неспособность самоорга-низовываться для защиты своих прав. Х. Арендт писала: «Возможно, в будущем будут найдены такие законы психологии масс, которые смогут объяснить, почему миллионы людей, не оказывая сопротивления, позволяют отправить себя в газовые камеры, хотя эти законы объяснят не что иное, как разрушение индивидуальности. Важнее, что приговоренные к смерти очень редко предпринимали попытки взять с собой одного из своих мучителей, что в лагерях едва ли были серьезные бунты и что даже в момент освобождения было лишь несколько самочинных избиений эсэсовцев»[192].

Возможно, что именно формирование нового тоталитарного типа человека и привело к тому, что на позднем этапе в СССР методы управления стали намного более мягкими. Контроль осуществлялся преимущественно методами пропаганды, посредством массовых общественных организаций (пионерская организация, комсомол, партия, профсоюз), осуществлявших кроме того функцию социального фильтра, и точечными репрессивными мерами против тех, кто осмеливался открыто высказывать свое несогласие. Сходную тенденцию к смягчению методов правления мы можем наблюдать и в эволюции тоталитарного режима в КНР.

Что касается постсоветского россиянина, то и время войны всех против всех в лихие 90-е годы вовсе не способствовало сплоченности людей. Поэтому неудивительно, что постсоветский человек вскоре почувствовал ностальгию хотя бы по поверхностной сплоченности брежневского СССР и сопутствующей ей объединяющей идеологии.

В общем-то, вполне очевидно и по-человечески понятно, что подавляющее большинство людей живет отнюдь не ради политики, и жизненные силы и радости черпает отнюдь не в ней, а в своей личной частной жизни. Политика начинает волновать их, когда она нарушает или угрожает этой их частной жизни. По аналогии с тем, что человек начинает заниматься здоровьем, когда понимает, что заболевает или может заболеть. Как известно в странах с давно функционирующей демократией, в целом, гражданская активность, в общем-то, находится на низком уровне (недавний пример это референдум в Нидерландах по поводу ассоциации Украины в ЕС, явка избирателей на который составила 32 %). Всплески гражданской активности как правило носят волнообразный характер, и возникают, когда граждане ощущают, что правительство игнорирует их интересы. Ужас же ситуации связанной с современным постсоветским россиянином заключается в том, что он сохраняет индифферентность, даже когда государство напрямую вторгается в его частную жизнь. Для подавляющего большинства гражданская политическая активность является полностью парализованной. И другие способы поведения в современном постсоветском социуме являются исключениями.