Термин «стокгольмский синдром»[103]
,[104] был введен криминалистом Нильсом Бейеротом во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973 года. 23 августа бежавший из тюрьмы Ян-Эрик Олссон в одиночку захватил банк «Kreditbanken» в Стокгольме, ранив одного полицейского и взяв в заложники четверых работников банка — трёх женщин и одного мужчину. По требованию Олссона, полиция доставила в банк его сокамерника Кларка Улофссона. Переговоры с террористами вел сам премьер-министр Швеции Улоф Пальме. Во время переговоров после Олссона трубку взяла одна из его заложниц и к удивлению переговорщиков сказала по телефону шведскому премьеру: «Меня подавляет, что полиция нападет и, возможно, убьет нас. Ян сидит здесь и защищает нас от полиции».28 августа полиция провела успешную атаку, захватчики сдались, а заложников вывели целыми и невредимыми. Однако после освобождения, заложницы устроили скандал, не желая расставаться с захватчиками и умоляя не делать больно их новым «друзьям». Они сказали, что намного больше все это время боялись штурма полиции, и при этом многие из них расхваливали террористов, которые, с их слов, ничего плохого им не сделали. По некоторым данным, они за свои деньги наняли адвокатов Олссону и Улофссону. Сходные феномены наблюдались и в других известных случаях захвата заложников.
Механизм психологической защиты, который лежит в основе «стокгольмского синдрома» называется идентификацией с агрессором. Впервые действие этого механизма было описано Анной Фрейд в 1936 году. Идентификация с агрессором возникает у детей в процессе воспитания, которое не обходится без принуждения, и агрессорами, с которыми идентифицируется ребенок, являются родители. У взрослого человека этот инфантильный защитный механизм может активизироваться в стрессовых ситуациях. В ситуации террористического захвата, подобно ребенку, полностью зависимому от родителя, заложник отрицает страдания, причиняемые террористами, и идентифицирует себя с ними, чтобы выжить. Считается, что в этой ситуации он адаптивен, т. к. позволяет избежать конфронтации с преступниками, и, таким образом, с большей степенью вероятности сохранить свою жизнь.
Было замечено, что проявления аналогичные «стокгольмскому синдрому» довольно часто можно наблюдать не только в эпизодах преступного насилия, но и в обычной жизни во взаимодействии слабых и сильных, от которых первые зависят (руководителей, преподавателей, глав семейств и т. д.). Механизм психологической защиты слабых основывается на надежде на то, что сильная сторона проявит снисхождение при условии подчинения. Именно поэтому слабые стараются демонстрировать послушание — они надеются вызвать одобрение и покровительство сильного. Однако этот механизм действует не только на сознательном, но преимущественно на неосознаваемом уровне, и поэтому человек не понимает истинных мотивов своего поведения.
Что касается нашей темы, то граждане государств с диктаторской формой правления, использующей террористические методы, зачастую принимают сторону правительства. Это является сознательной или бессознательной стратегией, направленной на сохранение своей личной безопасности. При этом неизбежно возникающий гнев смещается с государственной власти на другие объекты, которые воспринимаются, как неспособные причинить непосредственный вред.
В 70-е годы в классификацию психических расстройств DSM-III была введена диагностическая единица «посттравматическое стрессовое расстройство». Под ним стало пониматься состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, выходящих за пределы обычных человеческих переживаний, например, когда пациент становится свидетелем убийства, переносит тяжёлую физическую травму, сексуальное насилие, подвергается угрозе смерти. Клиническая картина включает три группы симптомов: навязчивые воспоминания о травме, симптомы избегания (проявляющиеся в стремлении избежать всего того, что напоминает об этом событии), повышенную реактивность (настороженность, вспыльчивость, раздражительность, вегетативная лабильность и пр.).
Было выявлено, что 46 % людей, переживших холокост и сумевших после освобождения построить успешную карьеру, создать семьи, демонстрировали, тем не менее, симптомы посттравматического стрессового расстройства[105]
.