Советскому человеку свойственно ощущение чувства собственной неполноценности, одновременно сочетающегося с верой в свою «исключительность», «особость».
Лев Гудков указывает, что принципиальное отличие «нашего человека» (советский, русский) от всех других, его неповторимость, могла получать на протяжении десятилетий самое разное наполнение — от утопии «нового человека», строителя нового, небывалого мира, его превосходства в моральном, психологическом, героическом или творческом плане, остаточного представления об уникальности «православной цивилизации русских», быстро распространившемся в 1990-х гг. после краха СССР, гордость за героическое прошлое, ракетно-ядерное превосходство, компенсаторное утверждение своей исключительности или защитный изоляционизм. Однако важно, что данная характеристика выполняет роль границы своего и чужого, не допуская сравнения с другими, а соответственно, переноса на «себя», применения к себе значений других обществ или культур»[166]
.На мой взгляд, эта черта имеет очень важное значение для понимания того социально-психологического процесса, который был запущен в 2014 году. Говоря об умонастроениях россиян весной 2014 года (поддержке аннексии Крыма и неофициального введения войск на территорию Украины) Лев Гудков сказал, что они были обусловлены тем, что манипулирование общественным мнением разбудило спящие имперские комплексы[167]
.По мнению историков и социологов, всем народам, представляющим титульную нацию империи, свойственна такая характеристика как имперское сознание, имперский синдром, или имперский комплекс. В частности, он дает о себе знать и тогда, когда рано или поздно происходит распад империи, приводя к общественным и политическим коллизиям. Распад империи предполагает развитие равноправных отношений с освобожденными народами. Однако на практике это, зачастую, оказывается сделать не так просто — представители бывшего народа-имперца не хотят отказываться от своих привилегий, а бывшие подчиненные народы норовят отомстить за прошлое притеснение. Как недавний пример, можно вспомнить про негативное отношение к этническому русскому населению в бывших союзных республиках после распада СССР. Можно вспомнить, что война за независимость Алжира 1954–1962 гг. привела не только к жертвам в процессе военного конфликта, но и к противостоянию в самом французском обществе. Так французские националисты-«патриоты» — то бишь, говоря современным сленгом, тогдашние французские «ватники» — дважды взрывали квартиру Ж.-П. Сартра, из-за его выступлений за независимость Алжира и против колониальной политики. Таким образом, распад империй обычно сопровождается вспышкам националистических настроений и с той и с другой стороны.
Для социального характера подданного Российской империи (в широком смысле) — и для человека советского, и для постсоветского россиянина — также присуще имперское сознание. Его проявления в той или иной форме наблюдались в постсоветском российском обществе начиная с 90-х годов. Можно вспомнить, что подавляющее большинство россиян одобрительно относилось к первой и второй чеченской войне, не усомнилось в оправданности интервенции в Грузию. Скачки рейтинга Путина за последние годы были связаны именно с присоединением Крыма и введением российских воздушно-космических сил в Сирию, а не с повышением уровня жизни населения, социальной защищенности и т. п. С другой стороны, Григорий Явлинский, высказавший свое отрицательное отношение ко второй чеченской кампании, из-за этого потерял значительную часть своего электората. Время от времени имперские чувства подогревались спортивными мероприятиями. Прежде всего, здесь можно отметить Олимпиаду 2014 года. Но такого всплеска имперских настроений, который поднялся на фоне военного конфликта с Украиной, не было никогда.
Историк Евгений Анисимов[168]
описал стереотипы русского имперского сознания. Приведу некоторые из них: