— А что, вообще, у вас произошло-то? — Дашка барабанит пальцами по папке с бумагами. — Помнится, я тебе миллион раз говорила, что ты совершаешь ошибку, постоянно угощая за свой счет всю эту братию. Ладно, Лолка — та всегда готова отработать. Отдать, так сказать, натурой. — Ласточкина неприязненно морщится. — Но, блин, что изменилось-то, Левицкий?
— А что изменилось?
— Ну, с чего ты решил щелкнуть по носу этим дармоедам?
Я смеюсь. Дашка и раньше не скрывала, что не питает особой любви к моим друзьям, а тут на радостях и вовсе решила открыто дать им честные характеристики.
— Я ничего не решал. — Зеваю. — Меня не обременяла возможность угостить их.
— Обязанность. — С умным видом поправляет Дашка.
— Да почему обязанность? Мне же было приятно.
— Да ты знаешь, почему! — Качает головой она. — Все твои понты! У вас же кто круче, того и уважают. Собрались к тебе на вечеринку? «О, Тим, дружище, оторвемся!» Покататься на папкиной яхте? «Собираем толпу!» Заказывайте все за счет заведения! «Е-е-е, Тима, гуляй, рванина!»
— Прекрати! — Я прячу лицо в ладонях и ржу. — Да все не так, Дашка! Ты сейчас прямо как твоя бабулька бухтишь. Кончай уже!
— Мы договаривались говорить друг другу только правду, помнишь? — Наклоняется вперед девчонка. — Ты никогда не врал, что у меня жирная задница, а я никогда не льстила тебе из-за твоих денег.
— Ты единственная, кому плевать на мои деньги. Остальных девушек они жутко заводят.
— Да, но нельзя же вечно все покупать за бабки? Ты состаришься, и у тебя так и не появится ничего настоящего.
— Что-то ты опять развонялась. — Морщусь я.
— Грубиян! — Дашка поджимает губы.
Поэтому мы с ней и дружим. Никому, кроме Ласточкиной, не удается терпеть меня настоящего.
— Это не я, это Марта. — Говорю я, задумчиво качаясь в кресле. — Эта придурочная решила позлить меня вчера своей очередной выходкой. Брать деньги с меня и с моих друзей было ее идеей.
Ласточкина оживляется. Хлопает глазами, открывает рот. В ее взгляде такой азарт, будто она только что услышала горячую сплетню.
— А ты?
— А что я? — Задумываюсь. — Не знаю…
— Ты разозлился?
Прочищаю горло.
— Сначала да… Но потом… — От воспоминаний о прошедшей ночи на лицо лезет идиотская улыбка. — Потом понял, что мне плевать.
— Ха! — Дашка радостно ударяет ладонями о папку с бумагами. — Ну, Марта! Ну, молодец!
— Считаешь, что я прогнулся под нее?
— Представляю, как ты психовал!
— Я? — Мотаю головой. — Вовсе нет.
— Нет? — Дашкины брови взлетают вверх.
— Нет. — Совершенно серьезно. — Так, может немного.
Подруга наклоняется на спинку дивана и противно хихикает.
— Что? — Спрашиваю.
— Ничего.
— Бесит, когда ты так делаешь. Вот, что ты ржешь, Ласточкина? Объясни!
— Нет. — Она обмахивается папкой. — Ничего.
— Да говори уже! — Меня начинает раздражать ее поведение.
— Вы хорошо сработались.
— С кем?
— С ней. С Мартой. — Прокашливается Дашка. — Она благотворно влияет на тебя.
— На меня никто не может повлиять.
— Нет, я вижу, что процесс пошел.
— Какой еще процесс?
— Она тебе нравится, да?
Я выпрямляюсь:
— Кто? Гаргулья? — Тяну носом воздух, давая себе передышку, чтобы придумать ответ и выглядеть естественнее, когда буду врать ей. — Ну, она… Она меня бесит, конечно. Но… в общем, она… она сексуальная. Да.
Дашка ухмыляется:
— Значит, хочешь затащить ее в постель?
— Ну…
— Ты же понимаешь, что это все испортит?
Я беру еще одну паузу. Набираю в рот воздух, мои щеки раздуваются. Выдыхаю я медленно и осторожно. Тяну время, собираясь с мыслями.
Вчера мы с Мартой долго не могли насытиться друг другом. И дело не в сексе. Дело в Марте. Она такая… порывистая и в то же время нерешительная. То набрасывается на меня голодной кошкой, то резко врубает тормоза. Для нее все как в первый раз, она будто по наитию действует. Пробует меня, потом отстраняется, смотрит пристально, а затем возвращается за добавкой. Эта девушка никогда не раскрывается полностью, она всегда держит дистанцию, даже когда тебе кажется, что ты обладаешь ею целиком и полностью.
Что будет, если рассказать Дашке о нас? И, в принципе, что такого? Мы ведь ни о чем не договаривались с Мартой. И не скрываем того, что между нами что-то было. Хотя и не обязались этого афишировать.
Я вез ее вчера домой на своем байке и ощущал настоящую эйфорию. Она так трогательно обхватывала меня руками, боясь упасть. А потом я хотел сделать то, чего обычно никогда не делаю — поцеловать ее на прощание. Но Марта ужасно нервничала: видимо, у нее строгие родители, которые не готовы к тому, чтобы кто-то целовал их дочь под их окнами.
Она виновато улыбнулась мне и скрылась в доме. А я уехал домой, опьяненный ее красотой и окутанный ее запахом. Мне даже не хотелось снимать рубашку на ночь, ведь та насквозь пропиталась ароматом ее кожи и волос. Так и уснул. И всю ночь видел во сне, как мы лежим вдвоем на кровати: ее голова на моей груди, и мое сердце от волнения бьется быстро-быстро. И говорим о чем-то, смеемся. И не важно, о чем. Потому что нам спокойно и хорошо. И мы в любой момент опять можем заняться
— Не может быть! — Вдруг восклицает Дашка.