Обелиск на меридиане

Разве он не щадил своих бойцов?.. Нет, каждый раз, давая директиву на операцию или готовя солдат к грядущим сражениям, он всегда хотел увидеть конечной целью мир. И делал все возможное, чтобы отвратить жертвы войны. Вот и накануне волочаевского боя он направил Молчанову письмо: «Я — солдат революции и хочу говорить с вами, прежде чем начать последний разговор на языке пушек. Какое солнце вы предпочитаете видеть на Дальнем Востоке: то ли, которое красуется на японском флаге, или восходящее солнце новой русской государственности, начинающее согревать нашу родную землю после дней очищающей революционной грозы?.. Какая участь вам более нравится — участь Колчака, Врангеля, Унгерна или жребий честного гражданина своей революционной Родины?.. На этих сопках и без того много могил. В случае продолжения-борьбы одна из них будет вашей… Драгоценная кровь русского народа заставляет меня обратиться к вам с последним словом…» Письмо это было написано им за несколько часов до волочаевского боя и отправлено в штаб Молчанова с отпущенным пленным. Генерал не пожелал ответить. Бой продолжался трое суток. Завершился он рукопашной. Противник был опрокинут, и Волочаевка взята. По масштабам своим, по количеству соперничавших войск бой под Волочаевкой, конечно же, нельзя было сравнить со сражением за Перекоп. Но Василия Константиновича, уже столько повидавшего за гражданскую войну, потрясли стойкость и мужество народармейцев: с куском замерзшего хлеба в кармане, под ураганным артиллерийским и пулеметным огнем они грудью прорывали проволочные заграждения. Все они глядели в лицо смерти, и все были героями. И сколько их полегло в том бою, одном из последних боев за освобождение Республики… Даже белогвардейский полковник Аргунов, возводивший волочаевские укрепления, а затем командовавший офицерскими частями, оборонявшими «дальневосточный Верден», признал: «Всем красным, бравшим Волочаевку, я бы дал по Георгиевскому кресту»… Как настойчиво вторгается прошлое… Почему именно теперь, когда он во власти новых замыслов, в осуществлении давно вынашиваемых планов?.. Древнеримский полководец Фронтин говорил в своих «Стратагемах»: «Сравнение с уже проверенным опытом позволит не бояться последствий новых замыслов». Опыт прошлого нужен, чтобы правильно оценивать настоящее и предвидеть будущее…

После волочаевского боя Блюхер приказал похоронить погибших — замерзших было вдвое больше, чем убитых, — вон там, в братской могиле на вершине сопки Июнь-Корань, и высечь на памятнике:

«Пусть последнее место успокоения красных, орлов постоянно напоминает всем гражданам нашей Республики о славной странице борьбы Народно-революционной армии и воодушевляет бойцов на новые подвиги к достижению нашей исторической революционной цели на Дальнем Востоке!»

Теперь Василий Константинович подумал: он словно бы беседует с этими далями, отчитывается — не перед кем-то, а перед этой дорогой, перед всеми теми, с кем шел по ней и кто пал в пути. Отчитывается перед своим прошлым — поэтому, наверное, прошлое так остро врывается в настоящее и сливается с ним. Не только отчитывается, но и черпает силы для будущего.

Здравствуй, Ольгохта… Здравствуй, сопка Июнь-Корань!..

На десятые сутки пути за окном пошли холмы, по ним — сады, огороды, избы переселенцев — как визитные карточки всей России: и украинские хаты-мазанки, и северные крепыши срубы, и затейливая резьба, принесенная на Амур мастерами западносибирских деревень. Обозначились ажурные фермы моста. Мост этот бойцы его армии взорвали в мае двадцать первого, когда к Хабаровску подходили беляки. Потом самим же приходилось переправляться на пароме. В последний раз, когда Блюхер возвращался из Китая, он ехал по уже восстановленному мосту. Рассказали: никак не могли подобрать для него ферму вместо взорванной, разыскали аж за Уралом, в Центральной России — подошла запасная ферма моста через Ветлугу.

Поезд простучал над Амуром — и потянулись пригороды, навалы штыба, нагромождения бревен, почерневшие пакгаузы.

— Хабаровск, товарищ командарм, — сказал адъютант.

— С прибытием!..

Город Хабаровск становился отныне местом дислокации штаба Особой Дальневосточной Армии.

Глава вторая

Чан Кайши и так, и этак приглядывался к газетному листу. Ошеломительное известие!…

После отъезда Галина-цзянцзюня из Китая он на годы потерял «хунданжэня» из виду. Если и вспоминал, то думал: наказан московскими властями? Или служит советником в каких-то иных краях?.. К мыслям, окрашенным уважением, примешивалось чувство язвительного торжества: как хитро обманул он проницательного русского, перед которым разыгрывал простака и революционера!.. И вдруг в газете: Москвой создана новая, Дальневосточная армия, командующим ее назначен генерал Блюхер, известный в Китае под именем Галина.