Обелиск на меридиане

— Не знаю, не ведаю. Ничегошеньки. Радиограмма: «Срочно выезжай». Все бросил и примчался. Сейчас заявлюсь к Старику и выясню, — Уловил ее взгляд. — Попрошу его… Сколько можно… А уж отпуск-то наверняка обеспечен. Рванем на юг, поблаженствуем на солнышке.

Она устало улыбнулась:

— Оно бы куда как хорошо… А моя работа?

— Не подумал… Я даже не знаю, где ты теперь работаешь.

— Все там же, с Надеждой Константиновной.

— Замечательно! Передай ей самые сердечные приветы. Надежда Константиновна отпустит.

Он открыл шкаф. Его френч. Его гимнастерка. «Шпалы» в петлицах, ордена. Первое Красное Знамя он получил за Крым, второе — на Туркестанском фронте, за Бухару. Так и висят здесь с тех пор, как откомандировали его в «хозяйство» Старика.

— А что Кузьма?

— Слыхала, назначили командиром корпуса в Поволжье.

— А Николай?

— Заходил перед отъездом: заместитель командующего Сибирским округом.

— Где Василий?

— В Киеве. Тоже замкомандующего. Встретила не так давно. Спрашивал о тебе. Да что я могла сказать?.. А он просил передать: уговор остается в силе.

— Вот видишь… — Антон достал штатский, отутюженный, но обвисший полосатый костюм. — Поставлю вопрос ребром. Хватит! Я же боевой кадр!

Переоделся, глянул на себя в зеркало:

— Ну как?

— Лучше некуда… Ох, осточертел мне твой маскарад, дорогой мой муженек.

— Ничего, женушка, ничего! Теперь заживем мы с тобой, как все добропорядочные семейные люди!

Он решительно направился к двери.

Глава вторая

Главврач окружного госпиталя, давний знакомый — под Перекопом в бинты пеленал, — дотошно осмотрев, насупил брови, начертал нечто в пухлой книжице «Истории болезни». Приказал медсестре:

— Проводи, Алена. Сначала к невропатологу, потом к отоларингологу, к дерматологу…

— Направь уж и к гинекологу! — вскипел Блюхер.

— Ты, Вася, большой начальник, — главврач посмотрел на него поверх очков над багровой картофелиной. — Но тут самый большой начальник — я. И изволь подчиняться!

Он даже пристукнул карандашом по стеклу.

— У меня на носу маневры, а ты, Герасим, затеваешь… — взмолился Василий Константинович.

— Не буду предварять окончательный диагноз, но уже и сейчас могу констатировать, — врач привстал, больно ткнул пальцем в голую грудь пациента. — Сердце: не исключена острая стенокардия. — Ткнул в висок. — Давление!.. — Больно, как клешней, впился пальцами в плечо, повернул Блюхера к себе спиной. — А эта живопись?.. Хочешь получить заражение крови?

— Выпиши, Герасим, пилюль, вели, какую когда глотать, — честное слово, все проглочу.

— Нет, пилюлями не отделаешься: курс лечения в госпитале, в стационаре, а потом — санаторий.

— Ты с ума сошел! Я ж тебе втолковываю: маневры!

— Без тебя повоюют. Но если будешь беспрекословно выполнять все назначения, сможешь успеть.

Блюхер с трудом сдержался. Спорить бесполезно. На вид Герасим — деревенский мужичок, да еще этот сизый нос горького пропойцы, на самом же деле глотка в рот не берет, характер — железо, как его пальцы. Военный хирург. Профессор.

Он с трудом натянул китель. Вышел из кабинета вслед за медсестрой, торжественно несшей эту злосчастную, распираемую вклеенными листками анализов и лентами электрокардиограмм его «автобиографию», в прежние времена называвшуюся «Скорбными листами».