Обелиск на меридиане

После бани, выстроив по четверо в ряд, распределили по списку на роты и взводы — и повели каждый взвод в свою казарму.

Их казарма занимала третий, верхний этаж гулкого здания с каменными лестницами и железными перилами. Стены и по лестнице, и в коридорах были покрыты свежей зеленой краской, и прямо на стенах нарисованы морские виды и написаны лозунги. Алексею особенно понравился один, как раз на их этаже: «По компасу ленинского учения, под вымпелом пролетарской революции крепче держите курс на социализм!» Непонятно, зато как звучно!..

В большой комнате койки стояли в два яруса. На каждой — подушка в белой наволочке, белая простыня на соломенном матраце и еще одна белая простыня — пододеяльник, одеяло серое, шерстяное, в полоску. Вафельное полотенце на спинке кровати. Под матрацем же не доски, как на полатях, а настоящая пружинная сетка!.. Рядом тумбочка на двоих, на верхнего и нижнего, в тумбочке для каждого приготовлен, стакан, кусок мыла и зубная щетка. Такого у Алексея не бывало и дома. Вот она, оказывается, какая солдатская служба!

Рассовали барахло: что в тумбочки, что в чемоданы под нижнюю койку.

Соседом Алексея оказался щуплый желтоглазый парень с рассеченной белым шрамом щекой.

— Кому верх, кому низ? — при разговоре щека его подергивалась в гримасе.

— Не знаю.

— Кинем жребий. — Он вытащил монетку. — Орел — верх, решка — низ. Бросаю тебе.

Монетка сверкнула, упала на одеяло.

— Тебе орел. Лезь на верхотуру.

Алексею так и хотелось. Правда, далековато от тумбочки. А там и новое имущество, и остатки домашних припасов. Узелок с деньгами он все же припрятал под подушку, между простыней и матрацем. Туда же запрятал и крестик.

Только разместились:

— Выходи строиться. На ужин.

Ужин тоже оказался на славу. Довольствие за весь первый день их службы: ячневая каша с мясом, квашеная капуста, хлеба по два полуфунтовых ломтя, порция сливочного масла, а к чаю три куска колотого сахару. Алексей любил сладкое, мало доставалось в детстве. Особенно чай вприкуску. Выдул полные две кружки.

Разомлевший в тепле, мягкости, какой никогда не знал в Ладышах, в запахах новых вещей, щедро окруживших его, и в предвкушении такого же необычного завтрашнего дня, он заснул на верхней койке, если и не вполне счастливый, то очень довольный началом своей службы на флоте.

Глава четвертая

Разговор в кабинете Берзина затягивался. Павла Ивановича особенно интересовала белая эмиграция.

— В офицерской среде продолжается размежевание на «николаевцев» и «кирилловцев», — докладывал Путко. — После скандала с вояжем императрицы за океан, большинство переметнулось к Николаю Николаевичу, даже молодые. Но для самих претендентов на российский престол суть спора только в том, кто из них приберет к рукам остатки царской казны со счетов швейцарских и других банков. А денег этих, даже если удастся их заполучить, достанет разве что самим алчущим на безбедное существование. Ни на какое крупное контрреволюционное дело их не хватит. Да и не выпустят их из рук ни Николай Николаевич, ни Кирилл.

— Для чего же понадобился белогвардейцам новоявленный царь? Для знамени?

— Не только. Что один великий князь, что другой — личности мало привлекательные, и поносят их эмигранты почем зря, — ответил Антон. — Но нужны они как дорогие безделушки для заклада в международный империалистический ломбард: ни битым-перебитым генералам, ни политикам типа Маркова-второго Европа и Америка не дадут больше ни гроша.

— А этим князьям, думаешь, дадут?

— Тоже сомневаюсь. Точнее, так: за одни лишь их титулы не дадут. А вот за услуги, которые по их повелению могут быть сделаны белым воинством, чаевые выплатят.

— В чем же суть соперничества между претендентами? — не экзаменуя своего помощника, а проверяя собственные предположения, спросил начальник управления.

— Это — соперничество скрытых сил, стоящих за ними. Николая Николаевича поддерживают Пуанкаре и французский генеральный штаб, которым российская эмиграция нужна для своих целей. Кириллу же покровительствует Германия, более конкретно — Людендорф. Из источников, требующих дополнительной проверки, мне стало известно, что Кирилл связан и с фашистским движением в Баварии, встречался с одним из его главарей, неким Хитлером.

«Туда тянется… К «гуннам» и «бестиям»…» — Берзин снова вспомнил ночные улицы в отсветах мазутных факелов.

— И все же я считаю, что опасность представляет не военная эмиграция, — продолжал Путко, — Обер- и штаб-офицерство, генералы — они все в прошлом. Им подавай монархию, да еще такую, какая была до пятого года. Кто захочет ставить на подобных одров?

— Если не они, то кто же тогда опасен?