Оберег волхвов

— А ведь верно… — прошептала Анна и взглянула на солнечного конька, которого редко решалась рассмотреть при свете дня. И вдруг испуганный крик вырвался у нее из груди: ей показалось, что деревянная фигурка изменила цвет. — Что это?.. Что это, матушка Евпраксия?.. Я готова поклясться, что оберег сильно потемнел. Может быть, с Дмитрием случилось несчастье?.. Да, да… Я хорошо помню, как вчера, когда мы шли на ярмарку, мне будто что-то кольнуло в сердце… Я потом подумала, что это из-за Надежды. Но, может быть, это оберег подсказал мне, что Дмитрий в беде?..

— Успокойся, успокойся. — Евпраксия обняла девушку и погладила по голове. — Тебе все это показалось. Ты наслушалась сказок. Поверь, что даже самый лучший оберег не может рассказать о человеке, который находится за много великих верст отсюда. А страхи твои доказывают лишь то, что Дмитрий тебе дорог и ты беспрестанно думаешь о нем. Ведь так?

Анна не нашла в себе силы отрицать правду и молча кивнула, стараясь подавить подступившие слезы.

— Отвлекись от мрачных мыслей, Аннушка. Господь даст силы Дмитрию одолеть все тяжкие испытания. Думай сейчас о нашем с тобой деле. И помни: людям, которые спасают чью-то жизнь, помогает Бог.

Скоро Анна и Евпраксия уже шли по улице, направляясь к ближайшему на их пути постоялому двору.

Они ходили по Киеву до темноты, но ни на одном постоялом дворе или в странноприимном доме не нашлось человека, который узнал бы убитого незнакомца по словесному описанию или рисунку.

Расставаясь, договорились с утра возобновить свои поиски. Но теперь уже оставались дворы на окраинных концах Киева либо вообще за городом.

— А что, если он останавливался не на дворе, а в избе какого-нибудь своего знакомого? — предположила Анна. — Тогда найти его будет невозможно. Не обойдем же мы весь Киев. Да и знакомцы его могут не признаться.

— Думаю, что все-таки кто-то где-то его видел. Не мог он прожить два-три дня в Киеве, не оставив никакого следа. И еще я уверена: этот человек действовал один, без помощников, ибо ни с кем не хотел делиться своей тайной. Поэтому вряд ли он искал здесь знакомых, а скорее всего, остановился на самом неприметном постоялом дворе.

Когда на следующий день Анна и Евпраксия шли по малолюдной части Подола, боярышне почудился сзади странный шорох. Она оглянулась, но ничего подозрительного не заметила: деревья, кустарники, сваленные в кучу бревна недостроенной избы. Видимо, просто ветер шелестел в опавших желтых листьях. Но через несколько шагов чуткое ухо девушки снова уловило странные звуки. Теперь Анна оглянулась еще быстрей — и успела заметить темную фигуру, метнувшуюся за ствол огромного дуба. Девушка шепотом сообщила о своих наблюдениях Евпраксии, и они бегом устремились к ближайшему строению — это была изба кузнеца. Удары молота, раздававшиеся из кузни, свидетельствовали о том, что здесь не безлюдно и можно поискать защиты от преследователя. Решив понаблюдать за дорогой, женщины присели возле тына. И скоро неизвестный вышел из-за дерева, беспокойно оглядываясь по сторонам. Издали во мгле осеннего дня его плохо было видно, но зоркие глаза Анны все-таки разглядели Олбыря.

— Завида послала его следить за нами, — прошептала девушка.

Дождавшись, когда Олбырь повернет назад, Анна и Евпраксия вышли из своего укрытия и направились к Копыреву концу. Они начали поиски с севера, от Подольских ворот. Обойдя два постоялых двора, приблизились к третьему, на южной окраине Копырева конца.

— Нельзя нам ходить по городу без сопровождения, — вздохнула Евпраксия. — Это моя ошибка. За себя я не боюсь, но тебя не хочу подвергать риску. Завтра же возьмем с собой Никиту и еще кого-нибудь из слуг.

— Не тревожься, матушка Евпраксия, — сказала Анна, стараясь успокоить и свою наставницу, и саму себя. — Что может произойти? Ну, проследит за нами Олбырь. Это лишний раз доказывает, что Завида и Берислава связаны с этим делом. Потому и посылают своего холопа для слежки.

— Кто знает, только ли для слежки, — прошептала Евпраксия.

Последний из постоялых дворов Копырева конца имел вид довольно подозрительный, и Анна с Евпраксией, приближаясь к нему, закутали лица платками. Теперь их можно было принять за странствующих монахинь. Войдя в избу хозяина, они, уже ни на что не надеясь, показали ему рисунок Феофана и спросили:

— Не встречал ли ты, добрый человек, этого вора? Он недавно украл нашу церковную утварь и бежал неизвестно куда. Может, он останавливался на твоем дворе? Он молодой, довольно высокий, и у него волосы торчат в разные стороны.

Хозяин — заросший бородой детина — внимательно рассмотрел рисунок, потом позвал свою хозяйку и спросил у нее:

— Смотри, Чернава, не тот ли это лохмач, который вчера разгуливал в красном плаще? Я так и думал, что он вор. Монахини говорят, будто он церковь обворовал.

— Точно, вор, — подтвердила Чернава. — И еще блудливый. Всех моих девок перелапал.

— Его имя Якун? — спросила Анна.

— Нет, — покачала головой хозяйка. — Он назвался Хотен Блудович.

— Ну, это имя он взял из скоморошной песни, — усмехнулась Евпраксия. — А откуда он к вам приехал, не знаете?