Обэриутские сочинения. Том 2

И смеялся он притом, непобритыми щеками, перевёрнутым лицом. Длань прижав к её груди. За ступенькою ступеньку оставляя позади.

Прихожая была невелика,
в тенях, блуждающих по стенкам,

Бадья стояла с дождевой водой,

немного крыша протекала беспрерывною струёй.

Они вошли сюда несмелые,

став с расстройства белыми.
Плечо к плечу устав прижали,
среди прихожей робко встав.
Под низким облак дуновеньем
уста его негромкие шептали.

Петров:

С твоей руки прикосновенья (нюхает

)мы заступаем в мокрое лафе-кафе.

Входит лысый господин с неуклюжей переносицей.

Вошедший:

Сегодня не было моленья,
и я немного подшофе.

Пинега:

Какое странное явленье,
нет, какое странное явленье…

Петров:

Хоть он в старинном сюртуке
в руке с ломтём гавядины,
взгляд его неистов.
Он, верно, был кавалеристом,
главы сшибая гадинам.

Вошедший:

Кто вас прислал сюда, малютки?

Петров:

Один старик из полосатой будки.

Вошедший:

Старик всегда был исполнителен и точен,
к нам постояльцев
направляя каждой ночью.

Вбегает пёстрой шерсти собачёнка, остановилась, в Петрова вглядывается.

Пинега:

Ай-ай!

Петров:

Зато я, как положено моряку-рыбаку, совершенно не боюсь собак. Но вот при виде этой пёстренькой весь позеленел.

Вошедший:

Глупости какие!
Не бойтесь, пёсик
имеет хмурый вид,
но даже лаять не желает.
А по ночам скулит
в надежде раздобыть награду
(бросает говядину

)Бери, mon cher!
Моё решенье: входите, будем рады!

Пинега:

Так началось моё переселенье.

Вошедший

(покашливая):

Теперь, кхы-кхы, я буду вам провожатый.
За мной, за мной!
Allons enfants!
Аlons бум-бум!

Далее: ВЫНУЖДЕННАЯ ВСТРЕЧА

У стен, взлетевших к потолку
Обоями, украшенных цветочками,
сидел бесспорный человек
колючею бородкой вверх.
Кругом в лохматых волосах,
с ясной рюмочкой бездонной,
ноги плети разбросав.
Кто эти, которые там стоят?
Как будто невзначай спросил.

– Ночлежники пришли, душою дети,

Надежды фантики тая, —
Провожатого послышался ответ.
– Отвали ему на чай!
Петрова проважатый попросил.
Разумный тот приняв совет,
Петров сыскал копеек двадцать,
Ещё Пинега из чулка рублей дала пятнадцать.

Тут мохнатый господин,

став лицом, став грудью красный,
верно был простолюдин,
поведением ужасный.
Бородёнкою, что мельницею машет,
а руками-кренделями тычет в бок.
– Мне, – говорит, – становится прекрасно,
примите уваженье наше
от страдающего телом:
от Бога!
Он питается голодной корочкой,
познания храня на полочке.
Ой, светик, ох, горюшко! —
скажите делом,
Кто своровал очёчки?
Я наблюдать желаю
пухленькие ручки.
Они-василёчки,
волосочков стаю.
Смотрите человечки, я повсеместно таю!
В животе моём томленье,
плоть кудрявая в смятенье,
ах, какая рыженькая вишня!

Пинега:

Не ждала такого я переселенья.

Провожатый:

Сегодня мы хватили лишнего…

Петров: