Оберон - 24

Катя перенесла меня на диван, открыла свою сумочку, нашла тюбик с мазью, и начала натирать чем-то жгучим.

— Не возись, сейчас кровь побежит быстрее, выгонит усталость. Всё равно скоро спать, вот и останешься здесь, я заверну тебя в одеяло, ладно?

— Катя, тебе нравится со мной возиться? — спросил я еле слышно, — Ты постоянно носишь меня на руках, купаешь.

— Ещё бы! — ответила Катя, — Не каждому выпадает такое счастье, нянчиться со своим мужем, ставшем ребёнком.

— Ты обиделась на меня, за то, что не отпустил?

— Я не имею права на тебя обижаться, — немного помолчав, сказала Катя, — С тобой произошло такое превращение, надо сказать, не самое страшное. Я немного подумала, и представила, что ты стал инвалидом, а я у тебя отпрашиваюсь к мужчине, потому что ты не в состоянии меня осчастливить. У меня даже сердце заболело, когда я поставила себя на твоё место. Мало того, что у меня задание такое, так ещё стараюсь получить удовольствие, наплевав на твои чувства. Тебе обидно, или уже всё равно? — спросила Катя, близко наклонившись к моему лицу.

— Катя, конечно, обидно, но я не хочу быть собакой на сене. Многие дети ревнуют своих мам к мужчинам, мамы, из-за слепой любви к детям, жертвуют своей личной жизнью, а потом дети вырастают и начинают осуждать своих родителей за то, что они не сумели создать семью, остались несчастными. С другой стороны, ты видела моих друзей, у которых мамы старались устроить себе личную жизнь. Однозначного ответа нет, мало кому везёт найти верного друга на всю жизнь.

— А кому повезёт, не догадывается об этом, пока не потеряют, — добавила Катя, поправляя мои волосы. — Там, куда мы идём, такие причёски в ходу? — я прикрыл глаза, кивнув.

Глава пятая, в которой мы живём в посёлке викингов

Меня поселили в хижине, принадлежащей Рагнару Красные Штаны.

Нет, это не вождь, не конунг, обычный рыбак с кучей ребятишек. Он сказал, что, одним больше, одним меньше, не имеет значения. Трески хватит. Эти трескоеды только и знали, есть эту рыбу. Было, иногда и мясо, кислое молоко и сыр. Хлеба было мало, и он был тёмным, грубого помола, с колючими вкраплениями, горьковатый. Мне в первый же день тут стало тоскливо. К тому же моей обязанностью было следить за малышами.

До меня этим занималась Ингрид, девочка моего возраста, только крупнее, меня посчитали вообще десятилетним. Теперь Ингрид гуляла с мальчишками, лазила с ними по скалам фиорда, собирая птичьи яйца, а я развлекал малышей. Надо сказать, малыши были послушными, любили меня, тёмными длинными вечерами, когда потрескивал очаг, освещая убогое помещение, где под потолком вялилась вонючая рыба, слушали мои сказки.

Тогда все затихали, и наша мама, старая измождённая Брунгильда, что-то готовившая в котле, и Рагнар, который постоянно чинил сети, тоже замолкали и слушали меня.

Кто-то рассказал об этом, и скоро в нашу хижину стали заглядывать гости. Делая вид, что они зашли к соседу по какому-то делу, они приносили какую-нибудь работу, садились, и слушали мои сказки.

У меня даже прозвище появилось: Тони — скальд.

Как выглядела наша хижина? Это я называю наше строение хижиной, на самом деле это дом. Стены были сделаны из вертикально поставленных брёвен, щели и дыры замазаны глиной, крыша устлана торфом, довольно толстым слоем, под крышей проделаны волоковые окошки. Внутри была центральная комната с очагом, крыша подпиралась столбами, врытыми в земляной пол. Между столбами были сделаны лавки, на которые вечерами стелились, а утром убирались, матрасы, набитые морской или обычной травой, спящие укрывались шерстяными одеялами и шкурами животных. Всё это выглядело, как в плацкартном вагоне, открыто, только папе и маме предоставлялся закрытый альков.

Со мной ложились спать маленькие девочки. Сначала хотела Ингрид, но мама Брунгильда не разрешила, потому что маленьким было холодно.

Обычно вместе с молодыми жили их родители, но в последнюю зиму оба умерли.

Скоро наша хижина показалась мужчинам маленькой, они выделили детям часть большой избы, где они шили паруса, негромко обсуждали свои дела. Теперь там вечерами собирались все дети посёлка, ну и мужчины. Брунгильда бранилась, говорила, что её дом опустел. Всё равно ночевать я ходил домой, заодно что-нибудь рассказывал только для семьи.

Старшие мои братья старались походить на мужчин, относились ко мне снисходительно. Ингрид вообще перестала замечать меня, или делала вид, что не замечает.

Изредка мне удавалось сбежать из дома, погулять по окрестностям. Меня просили далеко не уходить, потому что могу попасть волкам на обед, или нехорошим людям, причём людей надо было опасаться больше, чем волков.

Там однажды я встретил Рони. Рони — это девочка из соседнего села, сёла не враждовали, обменивались товарами, рыбой или китовым мясом и жиром. У девочки были родственники в нашем селе, к которым её нередко посылали с поручениями.

С Рони мы стали встречаться, играть на берегу озера, которое было расположено между нашим посёлком, и соседним. Всё было хорошо и весело, пока нас не увидела Ингрид.