Обертки от конфет

Письма Джорджу

04 марта 2020

Привет, Джордж! Это твой брат Артур. Я научился хорошо писать и решил написать тебе письмо. Знаю, ты не прочтешь, но мама говорит, что когда пишешь, эмоции впитываются в бумагу и становится легче.

Мне уже восемь, я хожу в младшую школу, у меня там есть друзья. Еще дружу с соседом – Питом. Он смешной – у него рыжие кудрявые волосы и конопушки, а еще у него тоже есть велик, и мы вместе катаемся.

На наш день рождения мы всегда пересматриваем фотографии из роддома, одна из них висит в золотой рамке на лестнице – там мы все вместе: ты, я, мама и папа. Только Кубышки не хватает, но он у нас позже появился. На фотографиях мама очень уставшая. Еще бы, она до операции лежала в больнице почти две недели! А мы очень маленькие, особенно ты. И сморщенные, как помидорки, которые забыли на солнце. Сейчас кожа у меня уже нормальная, такой сморщенной она бывает, только если я долго не вылезаю из ванны.

Я люблю смотреть на те фотографии, хоть и ничего не помню с того дня, но я чувствую, что мы бы здорово подружились, если бы все сложилось по-другому.

Папа зовет есть воскресный сэндвич, по сути – это обычный сэндвич, как тот, что готовит мама посреди недели, но папа добавляет секретный ингредиент – шоколад. Вкуснятина!

Мне и правда понравилось тебе писать, я напишу еще, попозже.

С любовью, Артур

19 февраля 2012

Мама, привет. Мне сейчас очень тяжело говорить, поэтому я лучше тебе напишу. Хочу, чтобы ты знала, что я на тебя не злюсь – сломанная нога – очень веская причина не лететь через всю страну. Береги себя, ладно?

Папа тебе уже все рассказал по телефону, но я хочу не только высказать тебе все, что творится у меня в сердце, будто мне снова пятнадцать и моя голова лежит на твоих коленях, но и зафиксировать все, чтобы можно было это перечитать и вспоминать об этом сложном многогранном времени.

Сейчас я уже в послеродовом отделении, завтра нас с Артуром обещают выписать. Надеюсь, и правда мы скоро окажемся дома. Как же я рада, что у нас получилось так, как мы задумали. Ты помнишь да, что доктор Ли оставил меня в больнице еще две недели назад? Мы согласовали дату операции, потому что рожать самой было бы опасно для малышей – первым бы пошел Джордж, а он был слишком слаб, и это бы могло навредить Артуру. В общем, пока я лежала под наблюдением, Эд пахал как пчелка. Это же он все устроил, я ему только картинки из пинтереста для вдохновения скидывала.

Это он нашел фотографа – Мэри. Господи, как она нашлась такая чуткая и понимающая? Не каждый бы согласился снимать роды в нашей ситуации, а она просто чудо. Мы так хотели сделать праздник в наш единственный день вместе, всем сердцем хотели, чтобы у нас остались добрые воспоминания, а не только горечь утраты и дыра в душе. Это что-то невероятное, что вокруг нас оказались люди, которые согласились нас поддержать – я не устану благодарить врачей и администрацию больницы, которые разрешили Эду притащить шары и торт (да, он даже торт заказал), а тем более фотографа в палату реанимации сразу после родов. Им ведь пришлось отойти от строгих правил, чтобы позволить нам устроить этот крохотный праздник. Мэри уже показала мне пару фотографий, я даже выбрала ту, что повешу в рамку. И Эд, мама, он такой молодец. Ему ведь тоже тяжело, но как он держится!

А теперь я расскажу, как это было.

Помню яркий свет ламп и доктора Ли, который просит считать от десяти до одного, даже не знаю, на какой счет я выключилась. Кажется, уже в следующее мгновение я открываю глаза, все немного плывет, будто я смотрю на мир через очки во время сильного ливня, сестра подносит малышей и кладет мне их к груди буквально на минуту. Эту минуту мы вместе. Я и мои сыновья. Интересно, ты еще помнишь это чувство, будто новый мир перед тобой открывается, потому что ты знакомишься с теми, кого на свете не было еще совсем недавно?

Я видела широкую улыбку Мэри. Я слышала щелчки затвора. Глаза ее скрывала камера, но думаю, они тоже улыбались, и она плакала, я видела слезу, которая подкралась к губам. Пока меня зашивали, медсестра одевала мальчиков. Я была еще слишком слаба, чтобы смотреть по сторонам, поэтому мне пришлось смотреть вверх – на большую яркую лампу, которая в некоторые моменты отражала все, что делают доктора. Это очень странное чувство – видеть свой разрезанный живот и не чувствовать, как в него входит игла.