– Ты каждый день смотришь в зеркало, – сказал он намного спокойнее, но, судя по его дыханию и горящим глазам, он отнюдь не утихомирился. – Что ты там видишь?
Меня так и подмывало сказать: «Страшный сон», – но я остереглась. Тем более, положа руку на сердце, уродиной я себя считала только в депрессивные дни. Может быть, писаной красавицей меня трудно было назвать, но не страхолюдиной точно.
Впрочем, отвечать не требовалось. Он подхватил меня на руки, пронёс в закуток и поставил перед зеркалом. Затем расплёл мою косу и распустил волосы по плечам.
Мне не в первый раз пришёл на ум старинный обычай, согласно которому только муж мог видеть волосы своей жены и прикасаться к ним. И – вдогонку – что в некоторых деревнях перед свадьбой одну косу невесте заплетала мать, а вторую – жених.
– Ты – русалка, – негромко говорил он, расправляя мои волосы. – Дочь полей. Твои волосы мягки, как трава на опушке леса. В твоих глазах – дыхание тёплого ветра, который разносит запах полевых цветов. Твои прикосновения, – он наклонил голову, и я чувствовала, как его дыхание щекочет мне ухо, – разжигают пламя, такое же непреодолимое, как степной пожар. И не твоя вина, если в твоём мире не осталось мужчин.
– Ты, оказывается, поэт, – сказала я, пытаясь сбить тон разговора с лирического на насмешливый. Первый был мне совершенно непривычен.
– Нет, – спокойно возразил он. – Поэты либо врут, либо преувеличивают. Я говорю о том, что вижу.
– Разглядел ты это далеко не сразу, – тихо ответила я.
Он понурился и сел на кушетку, потянув меня к себе. Против обыкновения, это было просительное движение. Если бы он действовал, как обычно, не ожидая возражений, я бы, скорее всего, снова вспылила. Но противиться этой безмолвной просьбе не смогла и села к нему на колени. Он обнял меня и легонько прижал к себе.
– Сразу, – сказал ведьмак. – Когда впервые тебя увидел… во плоти.
Он провёл рукой по моим волосам, заметил мой недоумевающий взгляд и поцеловал в висок.
– Ты снилась мне. Много лет. Я знал, какие у тебя волосы, знал твои прикосновения, твои руки задолго до нашей встречи.
Опять лирика… Он уверен в том, что у него отсутствует поэтический дар? Хотя… уж очень он серьёзен.
Геральт перебирал мои волосы и заговорил после продолжительного молчания:
– Потом я встретил другую. И забыл о тебе, потому что был уверен, что тебя не существует.
Не так уж он был неправ – в его мире я действительно не существовала.
Как и он – в моём.
Геральт улыбнулся своим воспоминаниям:
– Когда я увидел тебя, даже не удивился. Ты была рядом с тех пор, как я попал сюда. Странно было бы тебя не увидеть…
– А затем ты пришёл в себя…
Он кивнул и продолжил, причём сразу выяснилось, что мы имели в виду разные вещи:
– …и сказал, что отдал бы жизнь за то, чтобы выспаться на твоих волосах.
Снова наступила тишина. Он гладил меня по волосам и прикасался к ним губами. На этот раз я молчала.
– Я слишком много думал, – сказал Геральт. – Почему-то я был уверен, что и ты узнаешь меня. А когда этого не произошло, убедил себя в том, что ошибся. И считал так до тех пор, пока не приехал Сваромир.
– Странно. Ты должен был тогда удостовериться, что и в самом деле ошибся.
– Я удостоверился в том, что, как бы там ни было, ты мне не безразлична. А когда… – здесь он неожиданно замялся, – когда мы впервые оказались в одной постели, понял, что не ошибся. Ты – та, которую я и не мечтал найти.
«И всё же тебя это не остановит. Ты уйдёшь».
Но сейчас он был здесь, и я чувствовала тепло его тела и его дыхание на своей щеке, ощущала, как бьётся под моей ладонью его сердце. И коснулась губами его губ.
Мы целовались робко, неуверенно, будто только сейчас начали узнавать друг друга. Я опустилась на кушетку и повлекла его за собой.
Он целовал мою шею, медленно спускаясь к ключицам. Когда он успел меня раздеть и избавиться от своей рубашки, я не заметила. Его чуткие пальцы скользнули по моей груди, талии и замерли в низу живота, в то время как губы ласкали соски.
Очень медленно он опускался ниже, и я вздохнула, ощутив наконец его губы там, где только что были пальцы.
Немного ему понадобилось времени, чтобы я начала стонать и метаться по постели. В один миг он оказался сверху, и я непослушными от возбуждения пальцами стала расстёгивать его джинсы.
Однако, освободившись от одежды, он не торопился начинать. Коснулся губами моей груди, затем приподнялся и поцеловал меня долгим и жадным поцелуем. Усмехнулся, когда я, изнемогая от нетерпения, вцепилась в его ягодицы, наклонился ко мне, прикусил легонько моё ухо и медленно подал вперёд бёдра. Я замерла, ощутив желанное прикосновение, прижала его к себе… и едва не оглохла, когда он гаркнул над самым моим ухом:
– Чтобы тебя черти взяли, хренов недоносок!
Ладимир резким скачком поднялся с пола, опрокинул торшер, рывком открыл окно и задал стрекача. Геральт бросился за ним в чём был, то есть без всего.
На меня напал столбняк, а потом – приступ идиотского хохота, хотя Ладимира, несомненно, стоило пожалеть. Опасность, которая ему грозила, шуточной не была.