Обещание

Астрид получает известие часом позже. Ее пробуждает от глубокого сна сигнал «нокии», звук пока еще непривычный, купила чертову штуку всего пару недель назад, не знает толком, как работают все эти кнопки, и долгие секунды она шарит, зажигает свет и соображает, что нажать. К тому времени уже знает, почему звонят, с какой стати еще стали бы ночью, и все, на что она способна, это протестовать, как будто от протеста что-нибудь изменится. Нет, быть того не может! Еще как может, это факт и навсегда таковым останется.

Муж обнимает ее, он более-менее уверен, что так положено делать в подобных случаях. Астрид бледная и слабая на вид, поэтому теперь, решает он, правильным шагом будет, пожалуй, чашка чаю с сахаром, и он шаркает в кальсонах на кухню, не заметив, как его жену уносит буря.

Да, в эту именно секунду Астрид подхвачена мощнейшим, жутчайшим ветром, силой, лишенной формы, которая оторвала ее напрочь от всего твердого. Как она кричит в полете, как пытается хоть за что-нибудь уцепиться! Пока ее наконец не прибивает к двери в конце коридора, и она стучится в эту дверь со всей силы, которой, считай, нет.

Да?

Это голос брата, негромкий и спокойный. Он словно бы ждал ее появления.

У нее едва получается повернуть дверную ручку, так ослабла. Антон сидит в постели при свете лампы, на коленях у него блокнот. Он наблюдает за ее попытками заговорить.

Это произошло, говорит он.

Она кивает с диким видом и падает поперек кровати, руки судорожно вцепляются в пододеяльник, ухватывают ткань горстями. В конце концов дар речи к ней возвращается, хотя слова звучат не те, что нужно. Мы все теперь осиротели!

Он рассматривает ее ровным взглядом, его мысли где-то еще. Когда?

Когда? Не знаю. Только что позвонили из больницы. Мы должны были оставаться с ним! Почему нас отправили домой?

И что бы это изменило?

Что бы изменило? Как ты можешь такое говорить!

Брат не впервые ее изумил. Будто смотришь на него в телескоп с другого конца. А он, со своей стороны, вдруг видит ее в очень четком фокусе. Я же вчера еще с ним была, думает Астрид, он был живой и дышал, а теперь нет, как такое мыслимо? Но Антон, вновь заглядывая внутрь сестры, видит с такой же холодной четкостью, с какой в колоколе можно нащупать язык, что это свою собственную смерть она ощущает. Если это может случиться с нашим отцом, то и со мной может. Такое же ничто, такое же небытие. Она скорбит, ужасаясь, о себе самой.

Ее муж, добредя по коридору до гостевой спальни с чаем на подносе, их так и застает, его убитая горем жена лежит поверх одеяла, перекинувшись через подтянутые ступни своего сидящего на кровати брата. Между тем Антон, чрезвычайно странная, по мнению Дина, личность, выбрал этот момент для того, чтобы записать что-то в блокноте.

(…)

Чтобы не ехать на ферму, он попросился к Астрид и Дину переночевать в их неказистом маленьком доме в Аркадии[31]. Не чувствовал себя готовым к возвращению, и в любом случае лучше здесь, чем там, дома, с тетей Мариной и дядей Оки, которые там ночуют в отсутствие Па. Однако сейчас, в эту минуту, когда другие потрясены, его влечет к некоему трудноопределимому центру.

Ничего, ничего, успокаивающе шепчет он Астрид, рассеянно гладя ее по голове. Если бы ему дали выбрать, как уходить, он это бы и выбрал.

Что, укус кобры? Чего ради? Он даже близко не подошел к рекорду. Шестой день всего!

Его сестра явно безутешна или твердо решила не утешаться. Кстати о сестрах, у него же еще одна есть, известить бы ее.

Ты с Амор так и не связалась?

Она не перезвонила. И я больше не пыталась, добавить к новостям было нечего! Но сейчас кто-то должен дать ей знать.

Я позвоню, говорит он. Дай мне номер. Способ извлечь себя из этой слезливой сцены, а впрочем, он обнаруживает в себе искреннюю, а потому интересную, потребность сообщить о событии младшей сестре. Зафиксировать это в дневнике, чтобы обдумать позже. А сейчас прочь отсюда. Между тем проснулись уже все. Близнецы, семилетние Нил и Джессика, прониклись горем матери и плачут в три ручья, Дин беспомощно суетится, уговаривая всех успокоиться. Телефон у них в кабинете, Антон закрывается, тут потише. Дубак, однако, середина зимы, к тому же самое холодное время суток, перед самым рассветом. Жуткая рань. А в Лондоне-то еще раньше, на целых два часа. Но такова уж природа новостей, плохих в особенности, что они хотят быть переданными, жаждут просто, как вирус.

Три гудка, и отвечает мужской голос, заспанный, но чистый и четкий, очень английский. Антон объясняет, кто ему нужен.

К сожалению, Амор тут больше не живет. Съехала месяц назад.

Вы не знаете, как мне ее найти? Это срочно.

Кто говорит, простите? спрашивает вполне уже проснувшийся голос, делаясь холодней и резче. Вы хоть знаете, который час?

Я ее брат Антон. Извините за беспокойство, но у меня важное сообщение.

Она никогда не говорила, что у нее есть брат.

Любопытно. Но факт остается фактом.

Хорошо, Антон, если она со мной свяжется, я дам ей знать о вашем звонке. Если вы действительно ее брат, она вам, конечно, позвонит.