Обещание

Он переводит дыхание. Пожалуйста, передайте ей, что нашего отца убила змея. Долгое молчание, помехи на линии. Алло! Вы меня слышите?

Это шутка?

В том смысле, какой вы вкладываете, боюсь, нет.

Ну, раз так, сочувствую вам, говорит голос, смягчаясь.

Почему? Вы же не знали моего отца. Будьте добры, просто скажите Амор, что ей надо позвонить домой.

Она набирает номер фермы через несколько часов, но там никого нет. Телефон звонит и звонит. Сиротливый звук, еще более сиротливый из-за неизменности от раза к разу, ни намека на какой-либо выход, на разрешение. На том конце звонки, на этом Амор. Так вот она устроила из своего далека.

Спустя минуту она сдается. Сидит некоторое время, затем пытается снова. Она понимает уже, что ответа не будет, но ей нужно другое. Она слышит в трубке отдающий металлом гудок, и он, проходя через коридоры и пустые комнаты дома, почти физически являет их ей. Этот угол. Этот орнамент. Этот подоконник. Она закрывает глаза, слушает. Внутри сумбур притяжения и отталкивания. Из-за чего все так усложнилось? Дом когда-то означал только Одно, откуда взялась эта дикая метель враждебных друг другу сил?

Ферма довольно долго не приходила Амор на память. Она поняла или, может быть, всегда понимала, что если хочешь двигаться вперед, то лучше не оглядываться. Покинув Южную Африку, она только и делала, что двигалась вперед, главное, двигалась, не всегда уверенная, что вперед, меняя комнаты, города, страны, людей, так что все размазывалось, будто пейзаж при быстрой езде, что-то во мне не могло остановиться.

Впрочем, остановилась же она, как видно. Вот, сидит у окна в кресле, вполне неподвижна, разве только вздрагивает от плача. Окно выходит на чужую улицу в другом полушарии. Внезапно ей кажется, что все это стоит как вкопанное и почему-то вверх ногами. Что я тут делаю? думает, хотя, возможно, не словами. Не девочка уже теперь, женщина, телесные формы изменились. Лишь немногие черты и меты узнаваемо те же, в том числе следы ожогов на ступнях, поблекшие, но по-прежнему видимые, и по какой-то причине эти места сейчас ноют, прошлое подает сигнал.

Ночью она уже летит в Южную Африку. Возвращение ощущается не столько как действие, сколько как состояние, причем такое, к какому она совсем не подготовлена. Полная, вплоть до мелочей, внезапность этого подобна огромному белому соударению, сотрясению, взрыву. Неизбежному, но притом невыносимому. Ей не спится в полете, и в три часа ночи она топчется у камбуза на десятикилометровой высоте, над озером Чад. До чего обыкновенна и до чего диковинна человеческая жизнь! И до чего уязвимо ее равновесие. Твой собственный конец, может быть, вот он, у тебя под ногами. Секунда, и вместо самолета – миллион горящих обломков.

Ничего подобного не происходит. Через несколько часов она на заднем сиденье такси, едет на ферму. С водителем договорилась об оплате не по тарифу, его зовут Альфонс, это человек средних лет, недавно приехавший из Конго в поисках лучшей жизни. Не самый удачный маршрут выбрал, город он знает неважно и потому заплутал в центре, за что извиняется и еще раз извиняется по-французски, но она совсем даже не против, задержка приносит облегчение, ей нравится ощущать себя в промежуточном положении, недавно отбывшей и еще не прибывшей.

То, что она видит в окно такси, слегка поражает. Общее настроение довольно-таки праздничное, Амор не отмечает этого умом, но чувствует, и дело не только в том, что вчера был День молодежи, государственный праздник, девятнадцать лет со дня восстания в Соуэто[32], но и в том, что сегодня полуфинал чемпионата мира по регби, Южная Африка будет играть с Францией. На тротуарах народу видимо-невидимо, никогда еще центр города так не выглядел, никогда еще тут не было столько чернокожих, гуляют себе непринужденно, как будто здесь им самое место. Почти как в африканском городе!

Но потом выезжаешь на дорогу, ведущую к ферме, и, когда кончаются здания, старушка земля показывает из-под юбок себя, какая есть, не стесняясь голой обесцвеченности. День светлый, с костяным отливом, с твердым сияющим небом. Все это знакомо тебе издавна, но, когда проехали тауншип и то место, где начинается ферма, взгляд прямиком идет к острию шпиля над большим уродливым церковным зданием. По-прежнему вызывает легкий шок и ощущается как вторжение, хотя построено еще до ее отъезда. Первая Ассамблея Откровения Высокого Велда, хотя что именно открылось Алвейну Симмерсу, никому, кроме него, не известно. Так или иначе, перед церковью изрядная толпа, в воздухе висят, как нарисованные, звуки песнопений.

Амор чутко напряжена сейчас, готовая к возможности перемен, но в остальном все выглядит таким, как было. И ворота, и дорога, посыпанная гравием, и вершина холма с почерневшим скорченным деревом, это дерево притягивает твой взгляд мгновенно. Вот оно, место, куда ты возвращалась и мыслями, и в сновидениях, когда тебя здесь не было.