Она видела в его глазах то же мрачное выражение после того, как они потеряли дочь, и поняла, что тогда была настолько поглощена собственным горем и отчаянием, что не понимала, что он тоже страдает. Каким чудесным отцом он стал бы для их девочки, если бы ему дали такую возможность!
– Как будто я могу желать кого-то, кроме тебя, – вздохнул он, как будто прощался с прекрасной фантазией о том, что они снова вместе и готовы признать, что по-прежнему любят друг друга.
– Рассказывай, Гидеон! – тихо потребовала она.
– Ты снова меня возненавидишь.
– Я никогда не ненавидела тебя! Даже во мраке отчаяния я по-прежнему тебя любила, – призналась она севшим голосом и храбро не отвела взгляда, выражавшего все ее чувства к нему, прежние и теперешние. – Будь мы тогда старше, мы бы поняли, что нам нужно лишь немного времени, чтобы наш мир снова пришел в норму. Мы хорошо жили бы вместе, несмотря на горе, если бы не вмешалась моя проклятая тетка, а я не оказалась такой легковерной, что вовремя не рассмотрела ее сущность… Какая же я была дура!
– Нет-нет, любимая, что ты, – возразил он и помолчал, словно собираясь с силами для последнего и самого важного признания. – Дураком был я. Я просто не справился с переживаниями и не мог по-прежнему смотреть тебе в лицо, когда знал, что ты права, а я чудовище, – с глубоким вздохом признался он, как будто был уличен в тяжком преступлении.
– Сейчас я бы не стала обвинять тебя в том, что ты не хотел жить с женщиной, настолько обезумевшей от горя, что ей трудно было ужиться даже с самой собой. Гидеон, не забывай: я сама прогнала тебя.
– Тогда я не мог смотреть тебе в глаза, и я даже сейчас не уверен, что достоин второй попытки, – с болью в голосе произнес он.
– Как ты ошибаешься! – пылко возразила она. Калли охватил трепет, в ней снова проснулось желание. Она не скрывала, что снова хочет его, что бы он ни сказал. – Гидеон Лорейн, не смей ставить меня на пьедестал! Я не богиня, которой нужно поклоняться, и не скромная святая, которую нужно почитать и не трогать! Я женщина и могу ошибаться! Говори!
– Отлично, но предупреждаю: когда я все тебе расскажу, ты, возможно, захочешь бежать от меня.
Она раздраженно покачала головой, не давая ему отодвинуться ни на дюйм.
– Когда мне сказали, что Грейс умерла, я… испытал такое облегчение – мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок, – признался он еле слышно, и она не узнала его голоса. – В той комнате, где ты рожала нашего ребенка, вдруг стало очень тихо, и я сразу понял: что-то пошло не так. Калли, ведь сначала я едва не сошел с ума, потому что решил, что умерла ты.
Он смотрел на нее будто в ожидании смертного приговора.
– Я хотел кричать, плакать и спорить с ангелами из-за нашей маленькой девочки – ее жизнь закончилась, не успев начаться. И все же, узнав, что ты жива, я едва не ослеп от облегчения и радости! Мне даже сказали, что все прошло достаточно легко для первых родов, и я радовался, что ты не сильно страдала. Потом ты была такая тихая, печальная, совсем не похожая на мою Калли, – а я в ту ночь на коленях благодарил Бога, который оставил мне тебя. Я заплатил за тебя ужасную цену, Калли, но я заплатил ее добровольно.
– Ах, Гидеон. – Когда она вспомнила тот день, ее глаза наполнились слезами. Она живо представила себе страстного и страдающего молодого человека, но ощутила лишь сочувствие его мятущейся душе. – Ах, любовь моя. – Она обхватила руками его лицо и заглянула ему в глаза, хотя они наполнились слезами. – Сколько мы всего напутали, верно? – прошептала она.
– Не спорю, – негромко ответил он, хотя по-прежнему выглядел как человек, который подавляет мучения, как будто он еще ожидал, что она отвернется от него и признается, что не в силах с ним жить.
– Гидеон, если бы тогда опасность грозила тебе и мне пришлось выбирать, я бы думала то же самое и чувствовала то же, что и ты. Сейчас все это не имеет для меня значения, но тогда меня заставило отвернуться то, что я не могла вынести мысли о жизни без тебя. Конечно, дело не в том, что я недостаточно тебя любила, но чувство было таким глубоким и, казалось, таит такую опасность, что я решила: лучше потерять тебя тогда, сразу же, чем жить всю жизнь, страшась каждую минуту, что мы будем врозь. Ты и понятия не имеешь, как ожесточенно я ненавидела всех хорошеньких женщин, на которых ты смотрел, как страшилась соблазнительных жестов или взглядов, которые наверняка будут направлены на тебя, когда ты придешь в себя и начнешь жить отдельно от меня. Я была трусихой, Гидеон. Лучше было сразу потерять человека, который вместил в себя весь мир, чем постоянно рисковать и жить в страхе до конца дней, приводя тебя в бешенство своей огромной любовью.
– Любовь, – тихо произнес он, как будто только это слово сейчас могло прийти ему на ум. – Ах, любовь, – дрожа, продолжал он, протягивая к ней руки.
– Да, – вторила она шепотом, который не был слышен даже в шаге от них. – Да, Гидеон, я тебя люблю.
– Выйдешь за меня? – хрипло протянул он и поднял бровь. Он стал так похож на Джеймса Уинтерли, что Калли едва не рассмеялась.