— Ты сказал, что не поцелуешь меня до понедельника, — напомнила я ему, и его глаза открылись.
— Я не знал, что в воскресенье увижу это платье.
— Я не ношу джинсы, — поделилась я.
— Хочу сказать, tesorina, я хочу поцеловать тебя, даже если ты будешь в джинсах.
— У меня возникло тоже такое чувство, — пробормотала я, мой взгляд переместился на его губы.
— Детка, — позвал он, и я снова сосредоточилась на его глазах. — Эта фотография.
Этими двумя словами меня болезненно вырвали из моей зоны счастья — Бенни Бьянки только что поцеловал меня, и бросили в мою обычную зону. Зона, которая мне обычно не очень нравилась, но в данный момент я ее возненавидела.
Я опустила подбородок и прижалась лбом к его груди, говоря:
— Не надо.
— Ты была моей, даже когда принадлежала ему.
Он был прав, хотя даже не имело смысла.
Но я всегда любила Бенни. Мы были близки. Ладили. Из всей семьи Винни я была ближе всех к Бенни. Находясь рядом с ним, я чувствовала себя счастливой.
Я принадлежала Винни, но с каждой неделей, пока Винни делал всякие глупости, я отдалялась от него.
И я принадлежала Бенни. Потом, когда мы потеряли Винни, я облажалась, и он оттолкнул меня.
Я крепко зажмурилась и скользнула руками вниз по его груди, сжимая пальцами его футболку.
— Я должен это сказать. — Произнес он мне в волосы.
— Я не готова.
Его пальцы на моей шее слегка сжались.
— Это должно быть сказано, cara. Я понимаю, что ты сейчас уязвима. Этот поцелуй был как подарок… для нас обоих… но то, что я должен сказать, не об этом.
— Что ты хочешь сказать?
— Я злюсь на него.
Это было для меня таким сюрпризом, что я откинула голову назад и посмотрела ему в глаза. — Что?
— На Винни. Я злюсь на него. Я потратил годы, злясь на тебя, пытаясь заглушить свои чувства к тебе, но чувствую сейчас к нему злость. Я смотрю на эту фотографию… — Он покачал головой. — После того, как стало ясно, как я относился к тебе все это время, почему я так относился к тебе, чтобы не чувствовать того, что чувствую к нему прямо сейчас…Я смотрю на эту фотографию и чертовски злюсь, что он не почувствовал то, что чувствовал я в то Рождество, когда мы делали это фото — любящая семья, Рождество, счастье, смех — и я понимаю, что в его жизни было все, что ему было нужно на самом деле.
Я отпустила его футболку, и мои руки скользнули обратно вверх, обвившись вокруг его шеи, ненавидя каждое сказанное им слово, в то же время, но уже по другой причине, мне нравилось каждое им сказанное слово.
Он говорил. Честно. Выкладывал все прямо.
По моему опыту не многие мужчины способны признать свои ошибки, поделиться своими мыслями о своих чувствах, и уж точно не тем, что за ними стояло. Винни никогда не делился. Он все держал в себе. Никогда не разговаривал со мной о чем-то важном в жизни, а это означало, что я никогда не понимала, зачем он совершает глупости.
Бенни тронул меня… глубоко.
Если покопаться… то очень и очень глубоко.
— Бен, — прошептала я.
— Надо было надрать мне задницу за то, что я ничего ему тогда не сказал. Я ничего не сделал. Так что это означает не только, что я облажался и причинил тебе страдания, но и то, что я снова потерял его.
Я ухватилась за него еще крепче и привстала на цыпочки, приблизившись к его лицу, прошептав, пока он говорил:
— Милый. Остановись.
— Как? — спросил он.
Я понятия не имела.
— Не знаю, — призналась я. — Но нет смысла злиться, Бенни. Его больше нет. Ты ничего уже не сможешь изменить.
— Я знаю, детка, но это не помогает.
— И что? — Продолжала спрашивать я. — Ты все понимаешь. Ты понял суть того, что изображено на этой фотографии — все, что тебе нужно в жизни. Винни не прошел этот урок, ты же никогда его не забудешь. Отстойно, что своей смертью он преподал тебе этот урок, Бен, но, по крайней мере, он привел тебя к таким мыслям, и ты не будешь отрицать, что это важно для тебя.
Он удерживал мой взгляд, его рука на моей талии скользнула вверх, он начал лениво поглаживать мой бок.
Это было приятно. Непринужденно. Естественно. Бенни.
А земля под моими ногами продолжала раскачиваться.
Но мне было наплевать.
— Ты сладкая с перчинкой и умная, — пробормотал он, слегка приподняв губы, его слова и кончики губ сказали мне, что тяжелый для него вопрос позади.
Я слегка пожала плечами.
— Это было замечательное Рождество, — тихо произнес он.
— Да, — согласилась я так же тихо.
— Скучаю по тем твоим печенькам, которые ты всегда готовила, по тем, в которых тесто напоминает «Поцелуи Херши».
— Снежки с шоколадной начинкой.
— Ага.
Ага.
О да.
Я знала, что они ему нравятся. Знала, потому что стоило мне сказать, что я собираюсь их печь, он тут же оказывался рядом, сидел на табурете у стойки, обсуждал со мной разную чепуху, пока я их готовила. А также поглощал их буквально из духовки, как только я заканчивала обсыпать их сахарной пудрой и выкладывала на блюдо.
И я сразу поняла, что именно поэтому я и готовила свое печенье каждый год.
Две партии.
Иногда три.