Обещание (ЛП)

Всё внутри дома было покрыто мраком. Лишь тонкий серебристый лунный луч, проникший сквозь одно из окон, освещал кусочек пыльного деревянного пола. Это делало темноту вокруг ещё более жуткой. Внезапно половица под ногами Сириуса скрипнула. Сириус замер. Он резко почувствовал знакомую волну холода. Кровь в жилах застыла. Он стиснул Гарри сильнее, попытался глубоко вдохнуть и замедлить пульс. Перед глазами танцевали тени, звон в ушах оглушал. Ты паникуешь! Чёртов дурак! В этом доме не может быть дементоров!

Но голос разума был ничем в сравнении с тягучим страхом где-то в груди, с мурашками, бежавшими по спине. Его колени ударились о землю, ледяной холод окружал его, топил его. Мрак наползал на него, высасывал воздух из лёгких. Он сжал Гарри ещё крепче. Нет! Нет! Вы не заберёте его. Вы не можете забрать Гарри. Гарри… Он зарылся носом в нежную шейку крестника, вдыхая свежий запах скошенной травы. Такой маленький, невинный, драгоценный… «Сириус?» — позвал кто-то сперва издалека, затем голос подобрался ближе.

— Сириус?

Сириус сделал трясущийся вдох, осознав, что держит в руках извивающееся тело.

— Сириус!

В поле зрения появились тёмные глаза. Мрачный туман расступился, и он уже смотрел в лицо крестника, который уставился на него расширенными глазами.

— Ты меня задушишь…

Сириус немедленно ослабил хватку.

— Я… извини меня. Я не… Я не осознавал, что держу тебя так… крепко. Тебе было больно? — Сириус ощупал маленькое тельце, но Гарри помотал головой.

— Нет. Я просто… Ты меня не слышал, — сказал он слабым голосом.

— Я–… прости, щеночек, я только… задумался… на секунду. Не волнуйся, — он натянуто улыбнулся Гарри, но его руки тряслись, и мальчик вовсе не выглядел убеждённым. — Я разведу огонь, хорошо? Тогда тут не будет так темно, — Сириус старался, чтобы это прозвучало повеселей, но результат был жалок.

— Здесь страшно, — прошептал Гарри, прижимаясь к Сириусу.

— Я знаю, щеночек, но через минуту уже не будет. Поверь, здесь нечего бояться. Ладно? И я здесь. Я с тобой.

Сириус успокаивающе гладил Гарри по спине и рассматривал дом привыкшим к темноте взглядом. Здесь располагалось много старой мебели, покрытой толстым слоем пыли и украшенной настолько же пыльной паутиной. Ничего страшного здесь не было.

***

Поздней ночью Ремус сидел за письменным столом, захламлённым записками на пергаменте, выпусками «Ежедневного Пророка», старыми письмами и снимками. Весь этот беспорядок освещала одинокая масляная лампа. Маг глубоко вздохнул и потёр переносицу. Нет, Ремус Люпин не был одержим расследованием. Он только принимал во внимание все факты. А самый важный факт был приведён Альбусом Дамблдором. Ремус знал Сириуса лучше всех.

Ну, по крайней мере, лучше всех оставшихся в живых — что нечасто происходило с людьми, окружавшими Сириуса. Это легко подтверждала статистика погибших членов Ордена Феникса. Ремус вздохнул. Он понимал, что несправедливо обвинял в этом бывшего друга. Они сражались на войне, а на войне люди умирают. Просто было тяжело придерживаться собственных высоких моральных стандартов, когда дело касалось Сириуса Блэка. Если бы он только был способен видеть его обычным Пожирателем Смерти, последователем Волдеморта, да даже предателем Ордена Феникса, тех, кто боролся за магический мир, он мог бы дистанцироваться от злодеяний мужчины. Но несмотря на то, в чём он себя убеждал — что он никогда не знал Сириуса по-настоящему, что он не был тем другом, за которого Ремус отдал бы не то что правую руку — свою жизнь… он не мог избавиться от воспоминаний.

Как только ему начинало казаться, что он наконец преодолел себя, какое-либо странное воспоминание вновь поражало его. Даже не особенно важное — какая-нибудь мелочь. Например, первая ночь в Хогвартсе, когда Ремуса разбудил кошмар, а Сириус уже сидел на краю его кровати и протягивал шоколадную лягушку. Или морозный зимний день в Хогсмиде, когда он отдал Ремусу свои шерстяные перчатки, утверждая, что умрёт от теплового удара, если они пробудут на нём ещё минуту. Или первое полнолуние после выпуска из школы, когда измученный тренировкой для будущих авроров Сириус объявился у него на пороге, засмеялся, увидев изумление на его лице и спросил: «Ты правда думал, что я пропущу всю потеху только потому, что мы уже не школьники?»

Эти воспоминания повергали Ремуса в мучительные раздумия о том, как же всё так получилось. Как озорной, но незлобивый мальчик, негодяй с добрым сердцем мог совершить… это? Неужели он был таким великолепным актёром? Или же случилось что-то, полностью сломавшее Сириуса Блэка, что-то, о чём они не знали? Ремус никогда бы этого не узнал и не понял, и поэтому он от всего сердца ненавидел некогда любимого Сириуса, совершившего то, что он никогда не сможет позабыть.