Обещание нежности

Глава 6

Годы мчались стрелой, принося с собой в семью Сорокиных скромные радости и неизбежные огорчения, продвижение по службе и детские болезни (к счастью, всегда касавшиеся лишь одного из сыновей — младшего, Павлика), бытовые хлопоты и ощущение взаимной близости и любви. Правда, все это как-то не очень касалось Андрея: он-то так и остался стоять на обочине, где-то в стороне от общего течения семейной жизни; так и не сблизился с отцом, не завоевал до конца полного доверия матери. А вот с Павликом они были необычайно дружны.

— Андрейка! — звенел по утрам в квартире голос младшего. — Где мой ранец, не знаешь?… Ой, а куда я вчера сменную обувь задевал, меня же без нее Викуля в класс не пустит!

— Сменкой ты вчера во дворе с Поповым дрался, — ровно отзывался брат, уже собранный в школу и, как всегда, подтянутый и спокойный. — Там же и бросил потом, когда вы с ним мириться начали. Я ее подобрал и в шкаф положил.

— Зачем в шкаф? — возмущался Павлик. — Не мог у двери оставить, что ли? Здесь ее место, вот тут, у порога. Я ж ее все утро ищу.

Андрей только улыбался. Терпеливо дожидаясь, пока брат закончит все свои несложные приготовления к школьному дню, он заботливо протягивал ему то одну, то другую необходимую вещь, помогал накинуть ранец, завязывал на шее теплый шарф.

— Надоел ты мне, — ворчал Павел, увертываясь от рук Андрея. Однако это ворчание никого не могло обмануть: оно было лишь обычным утренним ритуалом, выражением простого стремления младшего к независимости. И ни в коей мере не отражало подлинных чувств парнишки к умному, спокойному и выдержанному старшему брату.

Андрей учился уже в восьмом классе, науки давались ему легко, и. учителя, давно сменившие на посту его наставника, верную Елену Ивановну, хоть и не прониклись к странному ребенку тем же благоговением, которое отличало его первую учительницу, но все же не смогли не оценить своеобразия и необычности натуры Андрея Сорокина. Поначалу они пытались привлечь мальчика к общественной деятельности, сделать председателем совета отряда или по крайней мере звеньевым, — но натыкались на такое непреклонное молчание, будто он вообще не желал понимать, о чем идет речь. А потом пионерия, как и комсомол, развалилась сама собой, и педагоги переключились на иные попытки использовать яркую натуру одаренного, но неконтактного ученика.

Они принялись «сватать» его на разные олимпиады, конференции и конкурсы. Но вот чудеса: Андрей, решавший в классе самое сложное творческое задание «влет», на любой олимпиаде упорно сдавал свой листок незаполненным. И, побившись с упрямым талантом, пообъяснявшись с Андреем вволю, учителя наконец оставили его в покое, приняв к сведению вынесенный директором школы вердикт: «И умен, и глуп. И больше глуп, чем умен. Такие у нас в стране карьеры не делают».

А беда была в том, что Андрею давно уже стало скучно в школе. Там надо было делать то, что велят. А он, с ходу «просекая» любое побуждение педагога — не всегда, кстати, грамотное и благое, — интуитивно разбираясь в движущих пружинах человеческих поступков, уже не хотел делать так, как ему велят. Он хотел делать так, как будет для него интереснее и нужнее. Он слишком хорошо ощущал уже свою «инакость» и, привыкнув к ней, не желал больше подлаживаться под общую гребенку, как делал иногда в раннем детстве. А потому и в школьную жизнь он вписывался теперь так же трудно, как когда-то в семейную.

Впервые это произошло с ним весной, вскоре после того, как ему исполнилось четырнадцать. И связано оно было как раз с ситуацией, когда ему не хотелось делать, как надо, — не хотелось, но пришлось.

На переменке он заметил в коридоре свежий выпуск стенгазеты, которую сочиняли средние классы и редактором которой, разумеется, был его обожаемый, отчаянный, непоседливый младший братишка. Андрей так и приклеился носом к газете, ища в ней остроумные стихи и заметки Павлика. Как на грех, знакомая фамилия в этот раз отчего-то никак не хотела попадаться на глаза, хотя совсем недавно Андрей видел, как одноклассники его брата, собравшись на просторной кухне Сорокиных, хихикали над какими-то новыми материалами для газеты, и Павлик, конечно, был среди них первым…

И тут прозвенел звонок. Он, пожалуй, и не обратил бы на него внимания, но классная руководительница, шествуя мимо него с книгами в руках, грозно глянула на мальчишку поверх очков: «Сорокин! А тебе что, особое приглашение требуется? Немедленно в класс!» И он, предпочитая никогда не вступать со взрослыми в прямой конфликт, не оказывать им слишком уж открытого неповиновения, нехотя отправился за парту.