Обещание страсти

— Кизия, этого не будет! — Люк понизил голос и попытался ее успокоить. В то же время сам боролся с отчаянием, разрастающимся в его груди. Чего ему ждать от будущего? Надо было понять это с самого начала, с момента их встречи. А теперь, когда он приручил Кизию, создал их общий дом, он сидит здесь и говорит о том, что способно разрушить их новый мир до основания. Она могла снова остаться одна, и осознание этого болью отзывалось в ее глазах. И эту боль Кизии принес именно он. Тяжелое чувство вины сдавило сердце.

— Дорогая, ничего подобного не случится. А если и случится — пока это остается всего лишь «если», — то мы переживем и это. У нас был выбор, и мы его сделали. — Люк знал, что это он сделал свой выбор. А Кизия? Похоже, совсем нет.

— Лукас… нет! — Голос ее опустился до едва слышного шепота.

— Малышка, мне очень жаль… — Ему больше нечего было ей сказать. То, чего он так долго опасался, все-таки случилось. Самое смешное заключалось в том, что до встречи с Кизией он так не боялся. Он вообще ничего не боялся. Считал эти слушания своего рода платой за дерзость, необходимым злом. Тогда ему было нечего терять, а теперь… Теперь все его счастье поставлено на карту. И эта женщина будет расплачиваться вместе с ним. Ему следовало раньше предупредить ее. Несколько недель назад Алехандро предостерегал его, а он изворачивался и лгал самому себе. Теперь уже поздно — на его столе лежала повестка, смятая в комок. Те, другие, перехватили инициативу… Люк осторожно приподнял лицо Кизии за подбородок и нежно поцеловал в губы. Он ничего не мог подарить ей, кроме самого себя, своих чувств и своей любви. Еще целых шесть недель. Если его не убьют раньше.

Глава 22

Для Дня благодарения Кизия и Люк запаслись сандвичами с индюшатиной. Они снова были в Чикаго. Все их мысли занимало предстоящее слушание дела Люка. И они вместе пытались избавиться от них, поэтому их разговоры редко касались этой темы. Только изредка, обычно поздно ночью, они обсуждали эту мучительную для обоих проблему. До начала слушаний оставалось еще шесть недель, и Кизия вовсе не собиралась превращать свою жизнь в пытку ожиданием. Она боролась с почти невероятным для женщины мужеством. Лукас прекрасно понимал, что с ней происходит, но мало чем мог помочь. Его кошмары снова возобновились, поэтому он не хотел откладывать слушания — надо пройти через это испытание, чтобы раз и навсегда избавиться от них. Кизия даже похудела от переживаний. Но она пыталась развлекаться, затевала старые игры, и они неплохо проводили время. Два или три раза в день они занимались любовью, иногда и чаще, будто пытались насытиться тем, что могли вскоре потерять. Ведь шесть недель — так мало. Когда прошли пять, Кизия и Люк вернулись в Нью-Йорк.

— Кизия, ты плохо выглядишь. Ты очень плохо выглядишь.

— Эдвард, дорогой, не своди меня с ума.

— Просто я хочу знать, что случилось. — Кизия и Эдвард сидели в ресторане. Официант откупорил бутылку шампанского «Луи Родерер» и наполнил бокалы.

— Эдвард, ты опять суешь нос в мои дела.

— Да, да и еще раз да! — Эдвард как будто вполне освоился в роли старого и раздражительного опекуна. Кизил, казалось, тоже постарела за это время и явно устала.

— Все нормально — я влюбилась.

— Так я и думал. И он, конечно, женат?

— Эдвард, ну почему ты всегда думаешь, что все мужчины, с которыми я имею дело, женаты? Потому что я осторожна и не хочу выходить замуж? Черт побери, в конце концов, я имею на это право. Жизнь давно кое-чему научила меня.

— Да, имеешь, но ты не имеешь права позволять себе совершать очевидную глупость.

«Да, милый Эдвард, по-твоему, я имею право только на страдания или на кусочек кое-какого счастья, ведь так? Конечно, так. Или право на боль, в остальном ты мне отказываешь».

— Моя глупость в данном случае — это обаятельный мужчина, которого я обожаю. Вот уже больше двух месяцев мы живем и путешествуем вместе. А перед Днем благодарения мы поняли, что… — У Кизии перехватило дыхание, и сердце заколотилось в груди, когда она осознала, что сейчас собирается сказать. — Мы обнаружили, что он болен, опасно болен.

Лицо Эдварда внезапно исказилось.

— Чем болен?

— Ну, мы еще не уверены… — Кизия уже почти поверила в собственные слова. Такое положение вещей было гораздо легче, чем настоящая правда, и оно может позволить Люку исчезнуть на некоторое время, не вызывая кривотолков. — Его пытаются лечить. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Вот почему я плохо выгляжу. Теперь ты удовлетворен? — В голосе Кизии появилась горечь, а глаза затуманились слезами.

— Кизия, поверь, мне очень жаль. А он… он… я его знаю?

— Нет, дорогой, он не твоего поля ягода. — Кизии захотелось рассмеяться. — Нет. Мы повстречались в Чикаго.

— Поразительно. А он молод?

— Достаточно молод, но не моложе меня. —

Кизия успокоилась. Она сказала Эдварду правду. Не всю, конечно, но правду. Послать Лукаса обратно в тюрьму — все равно что приговорить к смерти. Слишком уж много людей любили его, столько же ненавидели. Сан-Квентин убьет его. Кто-нибудь обязательно убьет, если не заключенные, то охрана.