Наклонившись, вытираю кровь очистителем, который используют в больницах, и одноразовыми полотенцами, затем выбрасываю их в мусорную корзину. Одним пальцем закрываю Матео глаза, затем накрываю его одеялом до подбородка, подоткнув по краям.
Если не знать и не чувствовать запаха очистителя, перебивающего вонь в комнате, никогда и не поймешь, что он мертв.
– Прости. – Елена первая оправилась от моего заверения. – Твоей
Как по команде, дверь в спальню снова открывается, и входит Рафаэль с лысым священником.
Я смотрю на Марселин.
– Нам есть во что ее переодеть?
Она, нахмурившись, качает головой.
– Нет, сэр.
Со вздохом я провожу рукой по волосам и встаю на ноги, попутно сбрасывая кожаные перчатки. Не хотелось бы, чтобы Елена была одета в платье, предназначенное для кого-то другого, но, полагаю, выбора особо нет.
Сняв пальто, я кидаю его на кровать рядом с телом Матео и расправляю отвороты своего пиджака. Святой отец лопочет что-то на итальянском, улыбка на его румяном лице говорит, что он понятия не имеет о происходящем.
Наверное, думает, что его вызвали провести церемонию венчания.
Елена смотрит на своего отца, затем на священника, прежде чем ее утомленный взгляд падает на меня. Ее глаза превращаются в две узкие щелки, ноздри раздуваются, словно она пытается испепелить меня.
– Что происходит? – спрашивает она, сжав кулаки.
Все молчат, вероятно, ожидая, что я сам все объясню. Словно почувствовав, что я собираюсь сделать, Елена вздрагивает, как только я начинаю двигаться в ее направлении. Она бросается к двери, но я делаю выпад одновременно с ней, предвидя попытку бегства, и хватаю ее обеими руками за талию.
Прижав Елену к себе, чувствую, как ее зад трется о мой член, я разворачиваю нас так, что мы оказываемся прямо перед священником. Тот теперь изумленно смотрит на нас во все глаза.
Он шипит что-то Рафаэлю, тот качает головой и отвечает мягким успокаивающим тоном. Мои губы приближаются к уху Елены, пока она пытается вырваться из моей хватки, очевидно, не понимая, что именно ее боевой дух и привлек меня к ней с самого начала.
Чем больше она пытается освободиться, продолжая тереться об меня, тем тверже становится мой член.
– Осторожнее, крошка.
Чуть подавшись вперед, я скольжу рукой вниз по ее животу и прижимаю к себе сильнее кончиками пальцев. Она делает короткий вдох, почувствовав доказательство моей реакции, и мгновенно замирает.
Зрители не мешают нашему возбуждению; скорее, наоборот, увеличивают его, вкупе с осознанием того, что она полностью в моей власти. Одно неверное движение, и я унижу ее на глазах ее собственного отца куда сильнее, чем уже это сделал.
Махнув священнику свободной рукой, я продолжаю прижимать ее к себе второй.
– Какого хрена ты делаешь? – шипит она, дернув плечом, к которому я прижимаюсь подбородком. – Я не собираюсь выходить за тебя замуж.
– Боюсь, у тебя нет выбора.
– Папа, – выдыхает она, глядя на него с мольбой в глазах. – Ты ведь видишь, что он сделал с Матео, верно? Почему ты его не остановишь?
– Даже если бы и хотел, уверяю тебя, он ничего не может сделать. – Бросив на священника грязный взгляд, я щелкаю пальцами, приказывая ему приступить к делу.
– Мой отец – самый влиятельный человек в этом городе, – говорит Елена поверх голоса священника, когда он начинает свою речь.
Я хмыкаю.
– Вовсе нет.
Раф напрягается, но я не обращаю внимания. Это для него точно не новость.
– Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать один из самых радостных моментов в жизни, соединение двух сердец перед лицом Господа. Здесь, в этой…
Пауза. Священник колеблется в замешательстве.
– О
Зажав ей рот рукой, я киваю священнику.
– Пожалуйста, продолжайте.
Он облизывает пересохшие губы, затем снова подносит Библию к глазам.
– Если кто-то из присутствующих против данного союза, говорите сейчас или молчите вовек.
Пронзительные крики Елены отдаются в моем черепе, вибрация ее горла волной идет по моему предплечью. Я прижимаю руку к ее рту чуть крепче и двигаю указательный палец так, чтобы он слегка закрывал ей нос; она кричит и кричит, звук приглушенный и прерывистый, пока она не осознает, что больше не получает кислорода.
Плач прерывается, она замолкает, лицо краснеет. Я вскидываю бровь и изгибаю шею, чтобы посмотреть ей в глаза. Они дикие, в них пляшут огненные кольца, и часть меня сожалеет, что я втянул ее во все это.
Втянул ее в свой мир, зная, что она этого не заслуживает.
Но она в опасности, и мой план – единственный выход, так что на самом деле у нас обоих нет выбора.
– Клянешься ли ты, Кэллум, уважать Елену и заботиться о ней? Любить ее в горе и в радости, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? – безжизненно спрашивает священник.