Обещанная по крови

Где-то там, за пределами матерчатого нутра повозки, послышалась грубая бранная речь. Говорили о вонючих шкурах демонских зверей и каком-то «холодном приходе». Потом поинтересовались, не везут ли опять «мясо», но извозчик заверил, что только шкуры.

— Смотри мне, за беглецов цена другая, — пробасил кто-то невидимый и повозка тронулась дальше.

А у меня непрестанно катились слёзы по щекам. И это не были слёзы жалости или страха. Шкуры, крах их, действительно были зловонными, до слёз, до удушья и рвотных позывов.

Борясь с головокружением и дурнотой вылезла из-под тюков, доползла до края повозки и, как иссыхающий в пустыне припадает к источнику воды, жадно начала дышать ртом. И ничего, что на зубах скрипела пыль, обильно поднимающаяся из-под колёс. Главное, я дышала.

Где-то за спиной слышалась возня, недоумённые возгласы и нелицеприятные реплики о моей, стоящей на четвереньках «в срамной одежде» персоне.

Немного отдышалась, повернулась к новым попутчикам и поинтересовалась:

— А куда мы едем?

— Так в пограничные племена, известно, — ответила сморщенная старуха, с нескрываемым интересом разглядывая меня.

— Мама… это крах, — прошептала я, сползая по матерчатой стеночке. Не стоило подниматься, ой не стоило.

— Ты не шуми, дева, да страхом тут не воняй, — проскрежетала бабушка.

— Да не воняю я, — пискнула, не сдержав возмущения даже находясь в глубоком, справедливом кстати, шоке.

Пограничные племена! Это же отсталые поселения поклоняющихся древним божкам варваров. И нравы у них соответственно тоже варварские. И вообще, ходили слухи, что они все сплошь изменённые своими варварскими духами.

— Несёт страхом, стара, и то чую, — безапелляционно ответила старушка.

— Матушка Бажини, не пристало вам с грязной отступницей разговаривать, душу свою марать, — вступил в абсурдный диалог крепкий широкоплечий мужчин, обнажённую грудь которого пересекал безобразный, криво сросшийся шрам. Его и без того узкие, раскосые глаза презрительно сощурились, превратившись в щёлочки. Надо же, какие мы высокомерные!

— Молчи, Враниж, тебе слово не давали, — беззлобно огрызнулась старушка.

— Нельзя её принимать, богов гневить, — не унимался шрамированый.

— Тебя спросить забыла, — ответила бабушка. А она мне уже нравится!

— Старейшины будут не довольны, — выпятил шрам мужик.

— Кто бы выступал, а тебе помолчать следовало бы.

Пленённый воин, не воин, — проявила истинно женскую вредность бабуля.

— Так и вы пленённая, — искренне возмутился воин.

— А мне можно, я жрица, нам всё можно. А вот воин плену предавшийся, да жизнь больше чести хранивший, позор для племени и богам недовольство, — ответствовала боевая бабушка. — И то, что сбежал подлогом, продавшись злодеям за малое, тоже позор.

Опозоренный и продавшийся замолчал и насупился.

— Не видишь ты, душа твоя сухая, дева силу хранит, чистоту несёт. К себе возьму, богам как дар поднесу. Глядишь, и простит нас племя, — изрекла старая жрица и я совсем побелела.

Это что же получается, меня древним богам, которых и нет вовсе, в жертву принести собираются? Ну уж нет, я на такое не согласная!

— Ну, я, пожалуй, пойду. Хорошо у вас тут, но мне пора, -

промямлила и поползла на выход. Ползти было всего ничего, я же так у выхода из повозке у стеночки и сидела. Но я не успела! Позор или не позор, а воин со шрамом оказался на удивление прытким. Так и запрыгнул на меня. Крякнула, охнула и распласталась на шкурах.

— Ты чего творишь, богами обделённый?! — всплеснула сухонькими руками жрица.

Я её видела с трудом, хоть и голова была повёрнута в её сторону. Но после того, как ползущую на четвереньках меня с разбегу оседлал превышающий раза в три в весе воин, перед глазами всё плыло и в голове было на удивление пусто.

Кажется, мне сломали позвоночник…

— Так сама же сказала, что за неё нам прощение будет, -

растерянно проговорил шрамированный мужик, продолжая сидеть на мне.

Кажется, за меня уже никому ничего не будет. А обидно-то как, никого за убиение невесты императорского племянника и владыческого наследника не накажут. Женихов развелось, а заступиться некому. Горестно всхлипнула и провалилась в черноту, предварительно почувствовав хруст в многострадальном позвоночнике. Этот громила ещё и поёрзал, удобнее оседлав мою спину, или это мне уже посмертно привиделось?

*** «Кииидай!» «Кииидай!»

Да зачем же так орать? И так всё болит, особенно голова. Да ещё и раскачивает, как в лодчонке в шторм. Что-то подозрительно сильно раскачивает, и ощущение, будто за руки и за ноги кто-то держит…

Глаза я открыла уже в полёте. И завизжала тоже в полёте, но визг стремительно оборвался в момент довольно жёсткого и холодного приземления в снег. И я даже опомниться не успела, как сверху придавило смотанной и перетянутой верёвками шкурой. А потом ещё одной, и ещё…

— Вы чего творите, богами забытые! — бодрый старческий крик. — Быстро мне деву подняли и отнесли в палату.