Обет без молчания

– Он и был немцем.

– Мой дед? – на всякий случай переспросил Кир. Мама часто несла чушь, но сейчас пребывала в периоде просветления. И все равно было странно слышать от нее такое. Дед – немец? Но у Елизаветы отчество Львовна, а фамилия Ханова.

– Да, мы это скрывали. Сначала мама от меня, потом я от вас. Времена были такие, что немецкими корнями не загордишься. У деда твоего фамилия была Хайнц, звали Людвигом. Моя мать с ним познакомилась, когда еще шла война. Он был пленным. Как многие, работал на стройке. Она тоже. Там встретили друг друга, влюбились. Пожениться смогли только в 1947-м. Вскоре я появилась. Но мама не хотела носить немецкую фамилию, а мне давать отчество Людвиговна. Поэтому я Ханова Елизавета Львовна. Имена похожи по сути: Людвиг с древнегерманского «знаменитый в бою». А Лев – это царь зверей.

– Мам, ты меня поражаешь, – не смог не высказаться Кир.

– Наверное, я должна была тебе раньше об этом рассказать, но…

– Нет, не информация меня поражает. А твоя эрудированность.

– Я была вундеркиндом, сынок. Ты мое жалкое подобие.

– Ты всю жизнь проработала дворником, – напомнил ей Кир.

О том, что она еще и жила со всякими уродами, от которых рожала детей, он умолчал.

– Когда думаю, голова болит. Я поэтому институт бросила.

– Ты училась в институте? – поистине это был день открытий.

– В том же МГУ, что и ты. Но не могла заниматься, голова раскалывалась. В школе мне учеба легко давалась, там все просто. Я ее в пятнадцать закончила. Но в университете нагрузки другие. Пришлось уйти, и я устроилась дворником. Думала, временно, но мне очень понравилась работа. Она спокойная, умиротворяющая. А еще полезная для общества и моей фигуры. Я четверых родила, а все равно стройная.

– Мам, нас у тебя трое.

– Один умер. Первенец мой, Алешенька. Выпал из окна. Мама тогда еще жива была, но болела, лежала полупарализованная. Я разрывалась между ней и сыном. Недосмотрела за Алешей, и он, полуторагодовалый, забрался на подоконник, выглянул во двор – лето было, окна приоткрыты – да и кувыркнулся. Головенку разбил, и умер мгновенно.

– Это ужасно, – сказал он и подумал, что у матери, видимо, после этого и поехала крыша.

– Да. Я долго отходила пока не поняла, что должна родить другого ребенка, а лучше нескольких. И вскоре на свет появилась твоя старшая сестра. Потом ты и малая. Больше, увы, я не беременела. Но я довольна уже тем, что я подарила жизнь вам троим.

Елизавета легонько похлопала его по плечу. Она не обнимала своих чад, не целовала и, казалось, не любила. Кир раньше думал: рожала как кошка, бездумно, а у нее, оказывается, была миссия – наплодить как можно больше детей. Погубила одного ребенка, прими, мир, троих. Это моя дань!

– Почему ты раньше не рассказывала об Алешеньке? – спросил Кир.

– А я только вспомнила о нем. Представляешь?

– Не очень.

– В моей голове происходит что-то странное. Но когда я пытаюсь понять, что именно, она начинает раскалываться. И я гоню все мысли прочь.

– Тебе бы к доктору.

– Нет, он меня запрет в клетке…

– Ты же не буйная. С чего бы?

– …собственного сознания, – закончила мысль мама. – Посадит на препараты, и тогда я окажусь в аду. После смерти Алешеньки я обращалась к специалисту, и это было худшим решением в моей жизни.

– С тех пор многое изменилось, в том числе лекарства.

– А мне и так хорошо. Точнее, только так. – И она снова ушла в себя.

Потом оказалось, что ее просветление было… затишьем перед сметающей все бурей. Многие умирающие перед тем, как отойти, приходят в сознание, начинают связно разговаривать, с аппетитом кушать, всем интересоваться. Так и Елизавета, прежде чем окончательно сойти с ума, обрела трезвость мысли. Но не прошло и двух дней, как произошел рецидив. Мама сначала попыталась поджечь квартиру, чтобы очистить ее, благо огонь не успел разгореться и все пожрать, а затем выбросилась из того же окна, откуда свалился ее сын Алешенька. Насмерть не разбилась, поскольку этаж всего лишь третий и ее череп не так хрупок, как у полуторагодовалого ребенка. Лежала в больнице, потом дома. За ней ухаживала сестра, Кир ей помогал по мере сил. Но не гражданский муж Лизы, что естественно. Баба-инвалид ему была не нужна, и он сбежал. К сожалению или счастью, мучения несостоявшейся самоубийцы и ее детей долго не продлились. Спустя три месяца Елизавета Львовна отошла в мир иной.

* * *

Коллекция Хана началась с того самого ножа деда Людвига Хайнца.