Обет (ЛП)

Труди и аббат. Они пытались утешить меня, но безрезультатно.

Впереди, в тускло освещенном коридоре, перед покоями моей матери

стояли два стражника. При виде меня они вытянулись. Один из них сделал

движение, чтобы открыть дверь, но я протиснулась мимо него и открыла ее

сама, слишком торопившись, чтобы следовать этикету. Ворвавшись в

комнату, передо мной мелькнули слуги и женщины, притихшие и

отступившие в сторону давая мне пройти к кровати, на которой лежала моя

мать. Мне было все равно, кто они и что делают здесь. Все, чего я хотела, это

добраться до матери.

– Мама!

Я увидела ее прекрасное лицо над льняной простыней, которую одна из

служанок торопливо натягивала на подбородок матери. Но я успела заметить

вздувшуюся синюю шишку на ее шеи – бубон, похожий на тот, что я видела

на зараженном крестьянине в день охоты. Плотный полог кровати был

раздвинут, и в мое поле зрения попали наполненный кровью тазик для

кровопускания и банка с пиявками, использованные для лечения. Я добрела

до кровати и опустилась на колени. Глаза матери были закрыты, лицо

посерело. Какое-то мгновение я не замечала, как поднимается и опускается

ее грудь, и запаниковала. Но тут ее веки дрогнули.

– Мама, – позвала я ее, на этот раз мягче, но все еще настойчиво.

По другую сторону кровати стоял пожилой врач в рубашке с

закатанными рукавами. Лицо осунулось, глаза печально опущены, пальцы в

крови. Хотя я видела, что он устал, вероятно, работая без отдыха с того

момента, как она заболела, я не смогла сдержать гнев, охвативший меня.

– Вы должны сделать для нее что-нибудь. – Я оглянулась на женщин, которые, как и доктор, рисковали жизнью, ухаживая за моей матерью. – Не

стойте и сделайте что-нибудь, помогите ей!

– Мы сделали все, что могли, миледи, – сказал доктор, и его тело

обмякло от поражения.

– Но должно, же быть что-то еще. – Мой голос повысился. – Пошлите

за целителями, жрецами, древними лекарствами. Что угодно.

Никто не шелохнулся. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь

отдаленным звоном церковных колоколов, доносившимся из открытых окон.

Глаза врача встретились с моими. В них стояло сожаление:

– Простите, что не смог спасти ее.

Крик, который я удерживала с тех пор, как получила известие о моих

родителях, разрывал мне горло. Я поджала губы, чтобы он не вырвался. Я не

могла потерять контроль над собой перед этими людьми. Какая-то часть

меня, та часть, которую так усердно воспитывала во мне мать, требовала, чтобы я вела себя соответствующе настоящей леди. Я должна была сохранять

самообладание. Я должна была относиться к этим людям по-доброму, даже

если хотела наброситься на них. Они не виноваты во всем этом. Они

пытались помочь.

– Простите, – сказала я врачу, с трудом проглатывая каждое слово. –

Вы подвергли свою жизнь опасности, чтобы помочь графине. Вы

заслуживаете моей глубочайшей благодарности, а не осуждения.

Он склонил голову. Я подняла руку, чтобы погладить маму по щеке, но

чья-то крепкая хватка остановила меня. Я подняла глаза и увидела аббата.

Его тонкие пальцы обхватили мою руку.

– Как бы вам ни хотелось прикоснуться к ней, миледи, вы не должны

этого делать.

Меня так и подмывало вырвать руку и броситься на мать. Но

сострадание в глазах аббата победило. Я больше не могла сдерживать слезы.

Они потекли, оставляя горячие ручейки на моих щеках.

– Вы ничего не можете сделать, чтобы спасти ее, святой отец? Особая

молитва? Благословение? Слеза Девы Марии? – Я знала, что это одна из

особых реликвий, дошедших до нас из древних времен и способных творить

чудеса. – Есть какой-нибудь способ?

Аббат покачал головой.

– Дитя мое, слишком поздно для чуда.

– Вы могли бы попробовать?

– Розмари, – раздался хриплый голос, который я узнала.

Я обернулась и увидела, что моя мать смотрит на меня горящим

взглядом ярко-голубых глаз.

– Мама! – Я приподнялась, чтобы обнять ее, но на этот раз отпрянула

она.

– Нет! – Ее голос стал сильнее и влиятельнее. – Послушай аббата! Ты

не должна прикасаться ко мне.

Я снова села на колени, хотя больше всего на свете мне хотелось

забраться к ней в постель.

– Ты поправишься. Ты должна.

Она закрыла глаза, а когда открыла их через секунду, они уже стали

тусклыми и безжизненными, как будто зимние облака пронеслись над летней

синевой.

– Твой отец умер.

Я попыталась сдержать эмоции, но мои губы задрожали, и слеза

скатилась по щеке. Я кивнула. Колокола звонили в течение последнего часа в

его честь.

– Это еще одна причина из-за чего ты должна выздороветь. Ты не

можешь оставить меня одну.

Она хотела что-то сказать, но ахнула и дрожь пробежала по ее телу, черты лица напряглись от невыносимой боли. Она задержала дыхание, пока

ее лицо не начало синеть.

– Ты должна дышать, мама, – крикнул я, желая встряхнуть ее. – Дыши.

Она коротко вскрикнула и безжизненно упала на набитый перьями