Я бросил газету и стал смотреть в окно. До чего же быстро убийство умеет менять имена! И быстро прикрываться великими понятиями чести, свободы, человечности. Каждая страна взяла их на вооружение, и чем свирепее диктатура, тем гуманнее лозунги, под которыми она убивала. А само убийство! Что такое убийство? Разве кровная месть не убийство? Где тут начинается путаница и где тут право? И разве само понятие права уже не прикончено его бдительными стражами? Преступниками из германских канцелярий и их продажными судьями, что послушно поддерживали преступный режим? Какое же тогда еще возможно право кроме права мести?
Внезапно резко затрезвонил звонок. Я спустился по лестнице. С порога меня окутало ароматным облаком гаванской сигары.
— Господин Зоммер, — спросил Реджинальд Блэк сквозь голубоватый дым, — вы действительно заявили господину Куперу, что эта картина хуже того Дега, которого он недавно у нас купил?
Я бросил на Купера изумленный взгляд. Эта гиена врала и знала это; она прекрасно понимала, что я в безвыходном положении, поскольку никогда не осмелюсь назвать его лжецом, не вызвав его гнев.
— Говоря о таком мастере, как Дега, я бы никогда не стал оперировать понятиями лучше или хуже, — сказал я. — Это первейшее правило, вынесенное мною из Лувра. Просто одна картина может быть более закончена, другая менее. Это и составляет разницу между эскизом, этюдом и картиной, на которой поставлена подпись мэтра. Ни один из тех двух Дега не подписан. Это сообщает им, по мнению профессора Майера-Грэфе, истинное величие той незавершенности, которая оставляет простор для любой фантазии.
Реджинальд Блэк глянул на меня ошарашенно, потрясенный моими познаниями. Цитату я вычитал пять минут назад на своем наблюдательном посту, где была маленькая библиотечка.
— Вот видите, — только и сказал Блэк, поворачиваясь к Куперу.
— А-а, ерунда! — пренебрежительно отмахнулся человек с лицом цвета сырого бифштекса. — Лувр-шмувр! Да кто этому поверит! Он сказал: эта картина хуже. У меня слух хороший.
Я понимал, что все это пустая болтовня, лишь бы сбить цену, но счел, что это еще не повод меня оскорблять.
— Господин Блэк, — сказал я, — по-моему, дальнейший разговор все равно не имеет смысла. Только что позвонили от господина Дюрана-второго, он покупает картину, просили ее привезти.
Купер хохотнул кудахтающим, индюшачьим смехом:
— Хватит блефовать! Я случайно знаю, что Дюран-второй отдает концы. Картины ему уже не нужны. Ему нужен гроб.
Он торжествующе посмотрел на Реджинальда Блэка. Тот ответил ему ледяным взглядом.
— Я сам знаю, что это так, — сказал Блэк сухо. — Я был у него вчера.
Купер снова отмахнулся.
— Он что, гроб будет оклеивать этими импрессионистами?! — с иронией спросил он.
— Такой страстный коллекционер и знаток, как господин Дюран-второй, никогда бы так не поступил. Но на то время, которое ему еще осталось прожить, он не хочет отказывать себе ни в какой радости. Деньги, как вы понимаете, в этом случае уже не играют роли, господин Купер. На пороге смерти нет смысла торговаться. Как вы только что слышали, Дюран-второй хочет получить этого Дега.
— Ну и отлично. Пусть получает.
Блэк и глазом не моргнул.
— Запакуйте, пожалуйста, картину, господин Зоммер, и доставьте ее господину Дюрану-второму. — Он снял Дега с мольберта и передал мне. — Я рад, что все так благополучно кончилось. Это очень благородно с вашей стороны, господин Купер, отказаться от картины, чтобы доставить умирающему последнюю радость. На рынке еще много других Дега. Может, лет через пять — через десять нам снова попадется работа столь же высокого качества, как эта. — Он встал. — Ничего другого я вам, к сожалению, предложить не могу. Это была моя лучшая картина.
Я направился к двери. Я нарочно шел не медленно, чтобы Купер не заподозрил блеф, а достаточно быстро, словно очень торопился доставить картину к ложу умирающего Дюрана-второго. Оказавшись у двери, я был уверен, что Купер остановит меня. Но оклика не последовало. Разочарованный, я поднялся на свой пост, переживая из-за того, что, очевидно, запорол шефу сделку.
Однако я недостаточно хорошо знал Блэка. Через пятнадцать минут раздался звонок.
— Картину уже увезли? — спросил Блэк бархатным голосом.
— Господин Зоммер как раз с ней уходит, — пропищал я дискантом.
— Догоните его! Пусть принесет картину обратно.
Второпях я кое-как завернул картину и опять спустился вниз, готовясь снова ее распаковать.
— Не надо разворачивать, — недовольно пробурчал Купер. — После обеда доставите ее мне домой. А после расскажете, что у вас есть третий Дега, еще лучше этого, вы, аферисты!
— Да, есть еще один Дега такого же класса, — холодно ответил я. — Вы совершенно правы, господин Купер.
Купер вскинул голову, как напуганный боевой конь, готовящийся заржать.
Даже Реджинальд Блэк глянул на меня с любопытством.
— Этот Дега вот уже двадцать лет висит в парижском Лувре, — закончил я. — И не продается.
Купер перевел дух.
— Избавьте меня от ваших шуток, — буркнул он и, тяжело ступая, зашагал к двери.