Обетованный остров

Царь подошел к Ардалу и обнял его. Сердце Этры учащенно колотилось. В отличие от Питфея у нее не вызвали особого интереса вращающийся остров и жертвенная чаша. Ее взволновала музыка стиха. И странная мысль не покидала ее от самого начала до конца поэмы. Юный Арис невольно ассоциировался у нее с молодым человеком, с которым она чудесным образом встретилась сегодня и который, видимо, так же, как и сын вифинского царя, странствовал по морской пустыне, претерпевая бедствия и катастрофы. В какой-то миг, почувствовав устремленный на нее взгляд, Этра оглянулась. И тут она увидела Горгия. Он стоял у дверей рядом с Диодором. Лицо его было взволнованным и печальным. Этре показалось даже, что на его щеках были видны следы слез. Взгляды молодых людей встретились и уже не могли оторваться друг от друга, что вскоре привлекло к себе внимание присутствующих. Все теперь с недоумением глядели на Этру и незнакомого гостя, неподвижно застывшего в дверях мегарона.

Внутри Питфея тотчас что-то оборвалось. «Так вот он каков, вестник и виновник грядущего несчастья!» — подумал царь, отец Этры, не зная, что предпринять, как прервать эту мучительную и унизительную для него немую сцену. Но все разрешилось вдруг независимо от Питфея самым неожиданным и фантастическим образом. Ардал, отстранив легким движением обнимавшего его царя, направился к дверям мегарона и произнес два слова, которые окончательно повергли всех в изумление. Он сказал:

— Здравствуй, Арис.

12. ЗНАМЕНИЕ

Питфей стоял на террасе дворца и глядел на звездное небо. Была безлунная ночь, и звезды сияли удивительно ярко. Напрягая зрение, можно было различить множество мелких светил, обычно сливающихся в белые облака туманностей. А сколько же звезд незримо для нас! И что такое звезды? Неужели прав прадед Питфея Тантал, утверждавший, что они ничто иное как бесчувственные раскаленные глыбы? Неужели они абсолютно равнодушны друг к другу и к тому, что происходит на Земле? Бесчувственные мертвые глыбы... Но как тогда объяснить поразительную гармонию и порядок в движении планет и звезд? Что же, этот порядок возник из хаоса сам собой? Невероятно! Гармонии и порядку должен предшествовать замысел. У кого он мог возникнуть? Кто придумал этот мир? Кто осуществил грандиознейший замысел? Олимпийские боги тут ни при чем. Они могущественны, но не настолько! Они бессмертны, но не вечны. Бытие богов имеет предел, по крайней мере в прошлом. Они возникли или родились уже в существующем мире и было время, когда их не было. Что же тогда остается? Хронос? Время? Оно, конечно, древнее всех других богов. Но может ли время — абстрактная и безликая категория — быть Демиургом?

На память пришла беседа с одним странствующим восточным мудрецом. Тот высказал парадоксальную мысль, утверждая, что было время, когда не было времени. По его словам, время возникло вместе с миром, сотворенным из ничего Единым и Могущественным Богом. Он заявлял, что время — это категория движения вещей и атрибут бытия материального мира. Не было мира, не было движения, не было и времени.

— А как же Бог? — спросил его Питфей.

— Бог вечен, — отвечал мудрец.

— Но что же делал Бог века, тысячелетия, целую вечность, один, среди абсолютного «ничего»?

— Какие века, какие тысячелетия, какая вечность, если не было времени? Бог вне времени и пространства. В Его бытии вечность равна мгновенью.

— Это выше человеческого разумения.

— Не спорю. Так оно и есть.

— А что ты можешь сказать о своем странном и непостижимом Боге?

— Ничего, кроме того, что Он есть, кроме того, что Он сотворил этот мир и кроме того, что Он благ.

— Откуда ты знаешь, что Он благ?

— По делам Его. Так же, как по картине видно, каков художник — талантлив он или бездарен, добр или зол, так и по сотворенному миру можно понять, каков его Творец.

— Картин и художников много — есть с чем сравнивать. А окружающий нас мир один. Другого нам не дано. Но даже имея возможность сравнивать, вряд ли можно согласиться с тем, что он совершенен. Разве мы не видим вокруг несправедливость и зло?

— Видим и несправедливость, и зло. Только откуда проистекают они? Не от человека ли?

— Почему же твой Всемогущий Бог не вмешается в дела мира и не устранит зло?

— Каким образом?

— Своею властью.

— Но будет ли это справедливо? Бог сотворил человека свободным и потому дал ему право выбора между добром и злом. Он готов помочь человеку, но не путем навязывания Своей воли.

— Как же тогда он может помочь ему?

— Своим примером. Добровольным принесением Себя в жертву.

— Не жертвой Богу, а жертвой Бога?

— Да, жертвой Бога.

— Но это же нелепо!

— Нелепо, царь.