Обезьяны

Мильн быстро поднял Гиббса, прижав его руки к бокам. Красноватое пламя промасленной веревки отбрасывало огромные блики и тени, освещая подстерегавших зверей, сидевших по всей комнате на корточках с горящими глазами и оскаленными зубами. Мильн крепко держал Гиббса, несмотря на его барахтанье.

— Нечего барахтаться, Стэн! — воскликнул он. — Полезайте, полезайте! Эй, Чури!

Чури наклонился к ним сверху, меж тем как от горящей веревки по всей комнате колыхались чудовищные тени. Старик схватил Гиббса своими сильными руками и втащил его на край скалы.

В ту минуту как Чури наклонился к Гиббсу, гуннамуны осторожно подкрались к Мильну сзади. Один схватил его за руку в тот миг как он обернулся, и Мильн быстро ударил его по боку. Другой хотел схватить его за ноги. Обезьяны так и кишели кругом него. Пока Мильн стоял к ним лицом, они не осмеливались прыгнуть на него, но стоило ему повернуться, чтобы они в ту же секунду кинулись на него. При свете пылавшей веревки он хорошо видел серых гуннамунов, сидевших на корточках и злобно смотревших на него. Опять он закричал на них по-туземному, но они только зарычали в ответ. Он на одну секунду оглянулся, и тотчас же ему пришлось оттолкнуть от себя ногами обезьяну, которая успела прыгнуть на него даже в этот краткий миг.

Сверху донесся голос Чури:

— Приготовьтесь, саиб. Сейчас я брошу в них огонь, они испугаются. Обертывайтесь тогда и прыгайте скорее кверху, а мы подхватим вас.

Пылающий огонь описал в воздухе дугу и упал посреди стаи гуннамунов. Они залопотали, боязливо взвизгивая, а Мильн быстро обернулся, присел и прыгнул, подняв кверху руки. Чури с Гиббсом наклонились над краем скалы и схватили его за кисти рук, упершись ногами в скалу, чтобы его тяжесть не перевесила их.

Спустя миг он вскарабкался к ним наверх. Внизу промасленная веревка, свернувшаяся при падении в кольцо, пылала точно костер, и испуганные гуннамуны разбежались все до единого и вскарабкались как можно дальше от нее.

— Пойдемте скорее, саибы, — сказал Чури.

Мильн только тут увидел, что Томпсон находился в глубоком обмороке, обессиленный всем происшедшим с ним. Чури взял его на руки, как ребенка, и все трое быстро добежали вниз, вдоль подземной галлереи.

ОБЕЗЬЯНА ШАРМАНЩИКА

Рассказ из ньюйоркской жизни Германа Шефауэра

I. В нью-йоркскую жару

Стояла невыносимо душная августовская ночь, когда небо не только не давало той прохлады, которую как бы обещала его темная синева, но само дышало на землю раскаленным воздухом. По временам на нем яркими сполохами вспыхивала молния. А на улицах нью-йоркского Ист-Энда в ответ вспыхивали другие молнии — искры от пробегающих поездов и трамваев.

Дом, где жил Иосиф Мэрсум, портной, работавший на один из магазинов готового платья, стоял у самого Нового моста. Гигантский виадук, перекинутый в этом месте и врезавшийся в каменные громады домов, только на метр-полтора не коснулся пятиэтажного дома, где жил портной с женой и ребенком. Но карниз дома навис над самым виадуком.

Вся крыша дома в эту душную ночь была покрыта матрацами, а на матрацах лежали люди. На балконе третьего этажа спал человек, в позе, выражавшей крайнее изнеможение. Это был здоровый мужчина с темными кудрявыми волосами и черными усами. В одном его ухе блестела золотая серьга в виде колечка. Рядом с ним лежало свернувшись какое-то темное существо, напоминавшее собаку.

Но когда этот клубок развернулся, потягиваясь, то оказался большой обезьяной. На шее ее блестел ошейник с длинной цепью. То была Минта, верная помощница и друг итальянца Сандро Прелли, по профессии шарманщика, того самого, который теперь лежал вытянувшись рядом с ней.

Сверху, как раз над балконом, раздался крик ребенка. Пронзительный, тонкий голосок жалобно разносился в горячем воздухе.

Минта подняла голову, ее зоркие глаза сверкнули, она вытянулась во весь рост, подняв хвост. Для своей породы обезьяна была необыкновенно велика и сильна. Доносившийся сверху крик был знаком Мните. Она хорошо знала его, и сердце ее отозвалось на призыв. В одну минуту она взобралась по трубе на следующий этаж, волоча за собой звеневшую цепь, и исчезла за карнизом крыши.

Крыша представляла собой одну обширную спальню — везде виднелись человеческие фигуры, прикрытые белыми простынями. Минта ловко пробралась в угол, где спала женщина с ребенком — жена портного Мэрсума. Она улыбнулась при приближении обезьяны. Минта и ребенок давно были друзьями. Обезьяна присела на корточки, протянула свою темную лапу и дотронулась до ребенка. Малютка сейчас же перестал плакать и начал улыбаться, смотря на свою мохнатую приятельницу. Минта, покачиваясь из стороны в сторону, стала поглаживать гладкое тельце ребенка. Мать, изнуренная и бледная, задремала, откинувшись на подушку, успокоенная тем, что ребенок развеселился.

II. Исчезновение Минты и ребенка

Вдруг обезьяна чихнула, а ребенок слегка закашлялся. Мэрсум очнулась от дремоты. Приподнялись и другие спавшие. Все задыхались. Что такое? Неужели стало еще жарче? Отчего это в душном воздухе вдруг запахло гарью?