Обезличенные (СИ)

Про то мне было уже известно от невнятного круглого типа, чьими стараниями я теперь делил каморку с Матвеем. Мне было любопытно узнать, насколько мой разговорчивый сосед осведомлен о законах потустороннего мира. Мой невинный вопрос вызвал на все еще обычной роже психиатра замешательство.

«Ну, возможно, эти шрамы были получены ими при жизни, — неуверенно затянул Матвей, в явном замешательстве оглядывая мою напрягшуюся тушку, — не знаю, Гурий, не думал об этом. Правда Франц упоминал мне что-то о неизбежном преображении, но я не сильно вдавался. А ведь и правда, за все то время, что торчу здесь, я ни разу еще не встречал обычных, стандартных граждан. Это странно, Гурий и вот теперь мне интересно тоже. Ты всегда считался наблюдательным.»

После этого Матвей затих, и до самой темноты не издавал ни звука, то и дело бросая на меня настороженные взгляды. Когда в каморке окончательно стемнело, Матвей вернул себе облик гостеприимного хозяина и предложил готовиться ко сну.

«Обычно, перед тем как лечь спать, — принялся он делиться сокровенным, — я наведывался на кухню. Моя жена буквально била меня по рукам и прогоняла обратно, заявляя, что так я испорчу фигуру. Она была сторонницей здорового образа собственной жизни и здорово портила мою, навязывая глупые советы. Гурий, вот теперь я навсегда избавлен от этой неполезной необходимости. Мой аппетит пропал, но это и неудивительно!»

Высказавшись, Матвей со скрипом улегся на железную панцирную койку и показательно захрапел. Я, в отличие от бунтаря-психиатра, аппетит не терял и прямо сейчас готов был сожрать его самого, насколько я был голоден. Возможно, мое не до конца мертвое состояние играло со мной злую шутку, а возможно, зануда Матвей просто набивал себе цену. Проворочавшись на неудобной койке неясное количество времени, я понемногу погружался в некое подобие полудремы, когда до моего слуха донеслось характерное поскрипывание. Сначала я решил, что штопанные оборванцы решили нанести нам визит среди ночи, но прислушавшись, понял, что звуки издает панцирная Матвеева кровать. Мой сосед осторожно поднялся со своего ложа и устремился к окну. Все его движения были выверенными, четкими, будто вызванными сторонней необходимостью. Не было похоже, чтобы коллега маялся бессонницей или страдал лунатизмом. Матвей остановился возле подоконника и, распрямившись, уставился в кромешную темноту. Он стоял неподвижно, а я неожиданно подумал, что горящая свеча органично завершила бы очевидный образ дворецкого Берримора. Матвей обошелся без горящей свечи. Постояв так длительное время, он так же уверенно двинулся обратно и снова улегся в койку.

Наутро он снова был занудным радостным Матвеем, спешащим начать новый день.

«Ну вот скажи мне, Гурий, — посмеивался он, — чем тут заниматься чертову прорву времени? Я деятельный человек и на праздное прозябание не способен!»

Смелые заявления Матвея немного расходились с фактами. Я еще неплохо помнил то время, когда мой студенческий сосед валялся целыми днями, изнывая от безделья, что, впрочем, продолжилось и после его безвременной кончины. Несколько дней подряд мы с Матвеем прилежно сидели в комнате, обсуждая текущий момент. Вообще-то я не слишком нуждался в подобных беседах, и скорее делал это для Матвея, который наконец-то осознал реальность.

«Вот удивительно, — размеренно повторял он, поглядывая на меня, — мне всегда казалось, что, покинув грешный мир, я окажусь в светящемся тоннеле, на выходе из которого меня встретят высокие фигуры в белых одеждах. Никак не думал, что вместо парящего полета, изображающего переход в иной мир, просто открою глаза в полутемной клетушке и стану любоваться на отвратительных уродов»

Нечто подобное мне уже озвучивал Гошка, не желая мириться с новыми веяниями. При мысли о приятеле, я не сдержал тягостного вздоха и, пробормотав слова участия и поддержки, направился к двери. Мне необходимо было отыскать те лаборатории, в которые приводил меня круглый тип, а также и самого круглого типа, однако эгоистичный психиатр, заметив мои движения, тут же загундосил.

«Но это же все как-то неправильно, Гурий. Я много читал статей и хорошо знаю, что…»