Обязалово

Я, конечно, высокотехнологичный попадун, но правильно размять затылок... и ниже... сам - не могу. Как-то коллеги упускают зависимость попаданца от умений аборигенов в части "спинку почесать". Можно, конечно, скребницу какую-нибудь спрогрессировать, но... Проще надо быть, ближе к народу! Поймать народ, научить и пусть почёсывает.

-- Перевернись. Осторожно!

Я чуть не слетел с лавки. К этому моменту всё вокруг приобрело... мерцающую контрастность. В этой ведьминой избушке - темновато. Но сейчас разные предметы утвари вдруг стали ясно видными. Как-то... гравюрно. Очень чёткие, до болезненности, контуры. Больно не от света - всё серое. А именно от резкости очертаний. Постоянно плыла перспектива - кружка на столе вдруг стала очень большой и близкой. Но стоило взглянуть в сторону и снова вернуть взгляд - маленькая, неясная, далёкая.

Кстати о кружке. Мара, поразглядывав меня, лежащего на спине, поставила взятую, было, кружку обратно.

-- Жадная ты, Марана. Бедной ящерке и воды бережёшь.

-- У тя и так вон. Торчит колокольней. Мало что не звенит. Тебе этого зелья дать... неделю до ветру только с молитвой ходить будешь.

-- Чегой-то?

-- Тогой-то! Так зажмёт... отливать будешь только с божьего соизволения.

На Аничковом мосту как-то попалась на глаза табличка: "Барон Клодт - изваял. И - отлил". Тоже, похоже, были проблемы. С отлитием.

Она прошлась основанием ладоней по груди и животу, очень осторожно размяла шею. К этому моменту у меня внутри из мягкого и весёлого тепла стал формироваться какой-то раскалённый стержень. От головы через позвоночник до... головки. Это был совсем другой жар - очень горячий, злой. Шестигранный стальной прут прямо из кузнечного горна. У меня, видимо, изменился взгляд. Марана отодвинулась и с угрозой произнесла:

-- Только попробуй. Пришибу.

-- Думаешшшь? Успееешшшь?

Она отшатнулась.

В голове нарастал звон и жар. Кованый стержень внутри меня начал раздуваться. Как воздушный шарик в куче пенопластовых крошек. Неровно, коряво, со скрипом.

Всё-таки ведьма меня чем-то... Что я ей такого сделал? Причины - потом... Какой-то яд контактного действия... Не яд - наркотик... Рецепт - потом. Сейчас выбраться. Во дворе - Сухан. Велю - он убьёт ведьму. Меня - в реку. На прополаскивание.

Следующий момент я поймал уже стоя. Что-то возилось на полу, у меня в ногах. Вру - не у меня. Ноги были волчьи. В меху, с когтями. Рядом - характерно торчали в разные стороны ноги Мараны. А мои где? Опять фольк? "Це - жинкины ноги, це - мои. А це - чьи?".

Конфликт принадлежности конечностей решается уходом дознавателя на сеновал. Пробую. Не получилось. Ноги двинулись все. И Маранины с их избыточной стреловидностью - тоже. Странно. Лицо и поверхность тела как-то... одеревенели. Губы и щёки стали очень тяжёлыми, неподвижными. Язык тоже заплетается, задевает за зубы и щёки изнутри. Как-то... зависает на некоторых звуках.

Мара хрипела. Сперва я не понял, но, сфокусировав взгляд, обнаружил её распахнутую пасть. Аж до гланд. Потом - свои руки у неё на шее. Точнее - на её платке, который сбился ей на шею. Я затягивал его своими руками. Тоже... одеревеневшими. Она вцепилась своими руками в мои, кажется, даже царапалась. Но чувствительности не было.

Я наклонился ближе к её лицу и с любопытством рассматривал - у неё вылезают из орбит глаза. Это было... забавно: глаза разные, а вылупляются синхронно. Если пренебречь различиями в топологии внешних оболочек, то сущность у них одна: гляделки. Соответственно, и выскочат они одинаково.

Радость от проявляемой мною способности логически мыслить, от гордости за свою молотилку, вызвала желание придумать ещё какой-нибудь... силлогизм. С предикатом заключения. Или лучше - парадокс. Типа: "болтовня повешенного". Он же болтается!

Есть такое явление: ассоциативный кретинизм. Мне оно вполне свойственно. Мысль о "болтающемся повешенном" заставила меня инстинктивно перевести взгляд на низ своего живота. Не висит. Совсем не болтается. Торчит. Как колокольня. Найду колокол и позвоню.

"Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

Где столько баб, где мой дурдом.

И как я, с ним навек простясь

Там позвенел в последний раз!".

Цвет странный. И на ощупь... не моё. Мало того, что не чувствую, но и фактура поверхности... Странно. А где эта дура?

Мара сумела оторвать мою вторую руку от своего горла, завалилась на бок и надрывно кашляла, с воем заглатывая воздух. Рывком опрокинув её на спину, я подсунул ей под нос свою "колокольню" и поинтересовался:

-- Это что?

-- Я же не для себя! Ты же ей должен! Кроме тебя - некому! Это твоя обязанность!

Обязанность? Кому я ещё в этом мире чего должен? И какая связь? Мара сунула мне в руки какую-то шкуру, и принялась нервно уговаривать:

-- Одень это. Рубаху эту мехом наружу и голову. И пойдём. Ждёт она.

-- "Она" - кто?

-- Волчица. Елица. Она же... ей же... Я её опоила, в волчью шкуру одела, на цепь посадила. В баньке на полке - раком стоит, рыком - рычит. Она теперь - не она, а волчица лесная. И ты одевай. Ты - тоже волк.

-- Не понял. Маскарад? Зачем?