Обязалово

"Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских: имели так же весьма чисто, обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды, или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге. Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чичиков, то-есть не так чтобы слишком толстые, однако ж и не тонкие. Эти, напротив того, косились и пятились от дам и посматривали только по сторонам, не расставлял ли где губернаторский слуга зеленого стола для виста. Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и рябоват; волос они на голове не носили ни хохлами, ни буклями, ни на манер чорт меня побери, как говорят французы; волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы! толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шкатулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь, и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послуживши богу и государю, заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делается помещиком, славным русским барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет. А после него опять тоненькие наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских всё отцовское добро".

Я, по привычкам своим, скорее не "тонкий". Огородник я: "огород надо копать". Каждый день. И каждый день "в моём огороде" вылезает какой-нибудь... "овощ".

Сижу я как-то вечерком, вправляю мозги Точильщику. Камень на шпиндель надо надёжно насаживать. Я понимаю: силёнок ещё у малька маловато - ну так позвал бы кого. Или приспособу какую... Вваливается сигнальшик и орать:

-- Таммма...! Эттта...!! Идут...!! С-с-снизу...!!!

Твоюмать не ругавшись! Опять черти князей русских несут?!

-- Не... Эта... Во! Купцы! Рязанские!! С хлебом!!!

Оглушил-то как. А как перепугал! Да я от таких волнений... без всякого прогрессизма дуба дам. Без дерижопля помру.

-- Выйди. Подумай - что сказать должен. Постучись. Войди. Скажи внятно, с чувством, с толком, с расстановкой.

С четвёртого раза. Ну, более-менее. Хотя морду кривит и в носу ковыряет.

-- Сколько лодей? Сколько людей? Как гружёные? Какое оружие?

-- Дык... Ну... Не сигналили.

Всё, блин, терпелка кончалась - завтра начну русских людей русским словам учить. Чтобы они на русском языке... корректно ботали. Внятно и разборчиво. Но - завтра. А пока - команде подъём, брони вздеть, выходи строиться. Ходу, ребятки, будем прошлогоднее дерьмо убирать, новое ...изготавливать.

Раньше две здешние общины - "Паучья весь" да голядские "велесоиды" - установили "прочные, взаимовыгодные торговые связи" с группой рязанских купцов-прасолов. Рязанцы таскали сюда барками хлеб по весне и брали товар от общин.

Две маленьких детальки: купцы расплачивались не за взятый, а за прошлогодний товар, и "взаимовыгодные" - это для руководства общин.

Что такое "принудительное кредитование" - я по прежней жизни знаю, сам применял. И не люблю, когда оно ко мне применяется.

Что такое - "откаты начальникам" - тоже проходили. Опять же, цены рязанцев мне... не нравятся. Поэтому разговор будет... острым.

-- Ну что, мужи добрые, остренькое-точеное все взяли? Тогда зайдём в Рябиновку и - на разговоры.

Разговоры в веси уже шли. Пока - без мордобоя. Под частоколом селища лежали на бережку четыре здоровых пузатых хлебовозки. Николай, осторожно выглянув через наш борт, сразу выдал числовую оценку:

-- Пудов по полтораста в каждой. Стало быть, мужиков - с полсотни. Ты, боярич, эта... осторожнее. Бурлаки драться горазды.

Подошли к бережку, выгрузились без шума и пыли. Аким пока кафтан отряхивал, я уже к лодейщикам подскакиваю. Лежит на песочке мурло невеликих лет, на меня глядит, не встаёт, не здоровается. Ну, мне нетрудно и самому начать:

-- Здрав будь, гость лодейный. А чего мешки не носите?

-- А ты хто?

-- Я здешнего владетеля сынок. Подымайтесь - оттащите лодейки в Рябиновку, в господскую усадьбу.

-- Не. Это пусть наш старшОй скажет. А мы дальше не пойдём, мы досюда рядились.

Что сказать? Хоть и мурло, а прав: нечего субординацию нарушать - пойдём искать старшего. Приняв некоторые меры предосторожности.