Обязалово

Пока она в избе по покойничку выла, наши мужички барахло во двор затащили, начали устраиваться, баранчика зарезали, печку растопили. Аким кафтан парадный одел, да и пошли к посаднику.

Нынешний посадник — Акиму давний знакомец. Не «орёл»: досуха городок выдаивать, как прежний «росомах» с женой доили — не умеет. Соответственно, и у местных прежнего страха перед властью нет.

Так-то, конечно, всё пристойно. Но былого уважения от жителей не наблюдается. Прежде-то на сто шагов от посадниковых ворот — ни камушка, ни мусоринки. А теперь прямо у открытой воротины кучка свежего навоза.

Фольк так и говорит: «Ты — по-людски, и к тебе — по-человечески». А что может быть более человечным, чем кучка продукта жизнедеятельности домашней скотины? Тот же продукт, но уже «по-людски»?

Аким меня представил, головой мотнул:

— Эт ублюдок мой, Ванька. Он — к Чернигову ходил.

И пошёл у них свой разговор. Здоровканье, да воспоминания, да по кружечке пивка, да как дошли, да куда идём, да про погоды… Хорошо хоть за столом посидеть пустили. Мой номер — последний, недорослю рот открывать при мужах добрых, славой осиянных…

— Так ты, стал быть, с Борзятой ходил? Аким, у тя чё, взрослого мужа не сыскалось?

Работаю Микеланджелом: беру рассказ о нашем походе за «тайной княгиней» и отсекаю всё лишнее. Как скульптуру из глыбы мрамора.

Забавно: мужик-то профи. Видно, как он опасается лишнего спросить.

«Умножающий познания — умножает печали» — тысячелетняя мудрость различных спецорганов.

— Так вы нынче в Смоленск идёте? Вот и хорошо. Найдёте там, на княжьем дворе, Демьяна-кравчего — ему и перескажите. А я отпишу коротенько. Чтобы не переврать. Теперь другая забота: что у вас с Макухой-вирником получилось? Баба его донос принесла. Дескать, вы мужа её извели-загубили до смерти. Сыска просит. Я-то со Спирькой дело это…

Без малого год прошёл со смерти Макухи. Вот и донос появился. «Догонялочка». Повторяем труд Микеланджело — отсекаем лишнее.

— Вирник Степан Макуха геройски дрался с погаными лесными язычниками. Явил христолюбие и храбрость воинскую в немалых объёмах.

Добротный, детальный рассказ о том идиотском набеге «болеславов». Личное участие Акима в мероприятии выражается подробным отчётом об обустройстве засечной черты и поганских уловках. Обсуждение переходит в сравнительный анализ:

— А помнишь как мы под Луцком? Вот — точь в точь. Только наоборот…

— Не, не под Луцком — под Владимиром на Волыни. Там ещё слева болото такое было…

Что радует — я не пью. А то под такой разговор даже и с одного пива под стол пешком бы пошёл. Мужики очень не хотят переходить к сути, оттягивают неприятный момент. Знать-то — они не знают, но — догадываются. А уверенности в моих талантах уворачиваться…

— Ну и? После-то чего?

— Привезли мне его для излечения. Совсем плохой: хребет переломан, брюхо барабаном, жаром горит. А я в те поры на заимке на «Мертвяковом лугу» стоял.

Аким прерывает меня и углубляется в этимологию названия. Затем собеседники подробно и красочно вспоминают подробности похода Свояка по здешним местам, гибель местной голяди и прочие тогдашние казусы.

— В те поры на краю луга жила ведьма.

Снова подробный рассказ о бесовской цапле, о походе на ведьму, о захвате Акима в плен, о моём героизме при его освобождении. Сожаления о распространённости разнообразной чертовщины на «Святой Руси». Общая скорбь о повсеместном падении нравов и ослаблении веры. «А вот мы-то… а вот в наше-то время…». Пересказы историй по теме.

После пятого сюжета у меня громко забурчало в животе.

— Так. И что?

— Ведьму — побили. Но остался неподалеку от её логова источник с мёртвой водой.

Две истории по мёртвую воду, две — про живую. Абсолютно достоверных: сами слышали своими ушами от весьма солидных, заслуживающих полное доверие, уважаемых, людей.

— Привязали болезного промеж коней, отвезли к источнику, да и положили там. Утром пришли — нет никого.

Абсолютная правда. Утверждение «положили там» описывает обширное множество ситуаций. Включая: «положили там, в воду, с головой, на долгое время».

Проще: «утопили» — всего лишь частный случай.

— Ушёл, что ли?!

— Врать не буду — сам не видал. Следов — нет. Трупа — нет. Чтоб звери дикие сгрызли… так ни костей, ни одежды… Он к попу хотел. Исповедаться, святых тайн причаститься…

— Так, может, он туда и пошёл? У попа-то спрашивал?

— Не у кого — утоп наш приходской пресвитер.

— Чудно. С чего это вирнику от семьи, от имения своего — бечь? Он чего, по святым местам пошёл, грехи отмаливать?

О! Интересная версия. Жаль — не мусульманин: на хадж в Мекку много чего списать можно. Но… там ведь и Иерусалим не далеко.

— Не скажи, не скажи. Ты ж сам про одного из вашей сотни сказывал. Его суздальцы так приложили — чуть не помер. А как оклемался — вовсе переменился, жену и майно бросил, в скит ушёл, святым человеком стал. На смертной грани побывавши…. На многое иначе глядеть будешь. (Аким снова «массирует» общие боевые воспоминания).