Обязательно должна быть надежда

— Вроде обошлось, — выдохнул Пронин, освобождая из заточения Романа Сергеевича. — Что-то плохо выглядишь и мокрый весь. Полежи на диванчике, Рома, отдышись, обсохни. Хочешь, душ прими.

Свекольников, находящийся в полуобморочном состоянии, не проронил ни звука, только кивнул и присел на пол возле холодильника.

— Выяснил что-нибудь? Они говорили, тебе было слышно?

В ответ только кивок.

Вдруг Роман Сергеевич начал раскачиваться и сильно сжал виски руками. В его широко открытых глазах читались ужас и смятение. Он ощущал себя словно разрубленным надвое казацкой шашкой. Все, из чего складывалась его жизнь последние несколько лет, к чему он мучительно шел через глубокие размышления, перестало существовать, осталось во вчерашнем дне, обратилось в прах. Как будто он отстал от своего комфортного сонного поезда, видит его удаляющийся хвост и осознает, что больше никогда не поедет и уже не уснет. Он вроде как умер, но сердце по недогляду высших сил продолжало колотиться, гоняя ненужную кровь по мертвому телу.

— Ну и правильно, не говори мне ничего, — растерянно произнес Сергей. — Меньше знаешь — дольше живешь. Тебе машина нужна еще? Ты чего?

— За все приходится рано или поздно платить, — задумчиво, но отчетливо говорил вслух Свекольников. — За все подлости, за все злые и несправедливые слова и дела. Особенно за слова. Мы всегда думаем, что слова — это ерунда, так, сотрясение воздуха, не больше. Заблуждение! Слова навсегда оседают в чьем-то сознании, накапливаются там и приводят к неожиданным последствиям. Ты их уже забыл, ну, мало ли, погорячился, наговорил лишнего, бывает. А человек пропустил через себя и неосознанно сделал выводы. Поступки часто можно исправить, объяснить ситуацией, а слова всегда однозначны. Более того, иногда мы и не знаем, как нас могут понять. А человек услышал, что-то понял и запомнил. Мне за все придется заплатить. Я многих заставил страдать и плакать, опрокидывал судьбы людей, мимоходом разбивал надежды, разбрасывал вокруг себя горе, и вот оно возвращается. Не знаю, что меня ждет, но что-то страшное. Как бы ни сложилась дальше моя жизнь, я все это заслужил и должен вынести, преодолеть. Думаешь, я жалуюсь? Нет. Так и должно было случиться, — он замолчал, отрешенно глядя перед собой, и вдруг странно улыбнулся, подняв глаза на Пронина. — Слава богу! Пришло время отчитаться по долгам. Сережа, уверяю, мой бог любит меня, дает мне возможность тут, на этом свете, ответить за грехи, закрыть долги, чтобы не встречаться с Сатаной на том свете, в аду. Понимаешь, как все ловко выходит? Это шанс. Он хочет забрать меня однажды к себе в рай. Не в ад отправить, а именно в рай. Вот в чем его великий замысел! Я выполню все, что предначертано, и тогда, в свой срок, он призовет меня, — Свекольников медленно поднялся. — Буду одеваться и пойду, некогда рассиживаться. Дела.

— А Эдик твой за что пострадал? — вдруг неприязненно и жестко спросил Пронин. — За твои грешки? Чтобы тебе удобнее было с Богом договариваться и в рай записываться? Похоже, перегрелся ты, старичок, несешь что-то несусветное. Машину когда отдашь?

— Машина мне пока нужна, извини, ненадолго, — Свекольников словно не услышал товарища. — Когда закончу, оставлю чистую на парковке стадиона, бак будет заправлен, ключи положу на правое переднее колесо. Спасибо тебе, друг, прости и прощай. Храни тебя Господь!

4

С пятницы возле кровати раненого сына Роман Сергеевич ждал Баженова. Он был спокоен и собран, ни секунды не сомневаясь, что справится с убийцей при помощи одного только ножа, который он не выпускал из рук, и сжигающей изнутри ненависти. Справедливость на его стороне. Наверное, правильнее было бы рассказать все Токареву, но поверит ли он? Нет, задержать Баженова обязательно надо самому и именно на месте преступления, что называется, «взять с поличным». Тогда сомнений не останется. Кроме того, это личное дело, если угодно — дело чести, путь к искуплению.

Состояние Эдика день ото дня менялось. Пальцы его рук стали подергиваться, одновременно зрачки под закрытыми веками ожили и сделались подвижными. Активность обычно продолжалась несколько минут, затем проходила, он замирал на час-два, после чего все начиналось по новой. Анна Вениаминовна и Роман Сергеевич, находясь с сыном неотступно, практически круглые сутки, то вместе, то порознь, с радостью отмечали, как интервалы между активностью сокращались, а продолжительность самой активности увеличивалась. Врач, Зинаида Иосифовна, обнадеживала родителей, называя происходящее «положительной тенденцией» и «выходом на траекторию выздоровления», стараясь не упоминать об огромной гематоме, давящей больному на мозг.