Обида

Неожиданно из-под его ноги выскочил голыш (Катя поспешно отступила на шаг) и, рассекая плотный воздух, полетел вниз. Гулкое утробное эхо сопровождало сорванца, пока тот не плюхнулся в воду, означив сво"e вторжение в царство Нептуна высоким фонтаном брызг. Из-за козырька вылетела стайка чаек, оголтело крича, покружилась над возмущенной водой, снова скрылась под ут"eсом.

– Хочешь умереть в моих объятиях?

Лукавый голос с примесью мягких, как поцелуй, ноток заставил женщину вздрогнуть, снова отступить на шаг от края обрыва, выпрямиться, удивленно заглянуть в его глаза, подобные простирающейся внизу бездне.

– Нет, – Катя медлила, старалась разгадать подвох, – хочу жить, – нараспев договорила она, так и не поняв смысл нелепого вопроса.

– В моих объятиях?

Теперь в мужской голос вплелись вопросительно-утвердительные интонации, точно сам вопрос и был ответом. В глубине карих глаз мерцал безумный огонек.

– Ты провока…

Она не успела договорить – «тор» застряло в горле. Крепкие мужские руки плотно окольцевали е"e талию, как пушинку оторвали от земли, увлекли за собой вместе с вывернувшимися из-под е"e ступней камнями.

Уже в воздухе он прокричал ей почти в самое ухо.

– А я хочу жить и умереть, обнимая тебя.

Слова долетели откуда-то издалека. Подобно резонансу они разрушили оцепенение, вырвали застрявший слог. Глаза открылись, кровь хлынула к векам. Оказывается, она в какой-то момент сильно зажмурилась, только не могла вспомнить, в какой: то ли в мгновение отрыва от земли, то ли секундой раньше, когда он сгреб е"e своими ручищами и она прочла в его взгляде безрассудный замысел, то ли позже, уже в воздухе. Катерина несколько раз похлопала длинными ресницами, прогоняя остатки оторопи. Все происходило слишком стремительно, но ей казалось – время остановилось, а мозг, наперекор ему, заработал со скоростью света, подмечая мельчайшие детали. Под устрашающий свист ветра они летели вниз с нарастающей скоростью. Хасан по-прежнему крепко прижимал е"e к себе, но и она, к своему удивлению, всем телом вжалась в него: тонкие руки обвивали накаченный торс, длинные пальцы сквозь футболку впивались в бугрящуюся мышцами спину. Кепки на нем не было, видно, слетела в процессе, и густая черная шевелюра стояла длинным "eжиком, напоминая прическу человека, опущенного вниз головой. Быстрое движение плющило смуглую кожу его безупречного лица, как будто она была из пластилина, чуть задирало верхнюю губу, обнажая ровную нитку жемчужных зубов. Рожицы получались смешные, однако Кате не хотелось смеяться.

С осознанием приш"eл страх. Своей холодной безжалостной костлявой клешней он сжал все внутренности, понудил сердце ломать ребра, поставил дыбом мелкие волоски на руках, о тех, что на голове, позаботился ветер, – е"e кепка тоже слетела и теперь длинные волнистые каштановые пряди, обычно спадающие на плечи, крашеным льняным полотном трепыхались над головой. Сколько себя помнила, Катерина панически боялась нырять. Одна мысль погрузиться под воду, даже в ванне, всегда ввергала е"e в неописуемый ужас – что говорить о глубине. Где коренился этот страх, она не знала – в настоящей или прошлых жизнях, если они существуют, – но по рассказам матери, ещ"e долго после рождения она, спокойный младенец, заходилась истерическим воплем, от которого синели губы, и крохотное тельце ребенка билось в конвульсиях, каждый раз, когда вода лилась на темечко. Е"e купали всегда стоя, бережно стирая мыльный раствор влажной салфеткой. Со временем Катерина примирилась с мытьем волос, однако под воду никогда не опускалась и всегда плавала вдоль берега на глубине не больше уровня груди. Теперь, по его глупой прихоти, ей предстояло упасть в зияющую под ногами пучину, которая, наверняка, поглотит е"e без остатка, даже не поперхнувшись.

От такой «радужной» перспективы вспыхнула безудержная ярость. Ей до исступления захотелось оттолкнуть Хасана, увидеть след своей ладони на гладковыбритой щеке, струйку крови, сочащуюся из разбитой губы, только разжать объятия не хватило решимости. Она лишь гневно мотнула головой, вложив в движение всю мощь древнего, как мир, чувства.

– Ты чокнутый, Шахин, тебе пора в психушку, – плевала она пропитанные ядом, в особенности фамилию, слова в самое ухо в надежде, что они тонкой плетью ударят по самолюбию. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Но он, казалось, не заметил ни отравы, ни хлыста, счастливо расхохотался, принялся целовать е"e куда придется: в губы, глаза, щ"eки, лоб…