Обитатели потешного кладбища

Крушевский показал свой билет бельгийского военнопленного, еще один документ, который ему выдали американцы, добавил, что и еду будет получать у них же; бережно развернул книгу стихов Верхарна: между страниц лежали карточки с купонами Красного Креста. Старик кивнул одобрительно.

– Американцы… Красный Крест… Угу, хорошо, на первое время хватит. К нам заходите. Не стесняйтесь. – Не получив ответа, он настойчиво повторил: – Я говорю: к нам непременно заходите, поняли? – Крушевский кивнул. – Так-то лучше, так-то вот лучше… Потому что, если не придете, я к вам жену пришлю с едой, она вам все уши прожужжит, она крепко верующая, а вы как? Тоже? Ух, вам будет о чем поговорить! Приходите в любое время, без стеснения и прочих сложностей. – Александр сказал: «да, да, конечно». Старик потушил папиросу в большой латунной пепельнице, опираясь на костыль, поднялся. – Ну, теперь покажу Скворешню…

Увлечения мсье Деломбре менялись быстро: начинал строить обсерваторию, а построил орнитологическую башню; но и птицами барон еще в молодости быстро переболел, а причудливая постройка, как свидетельство кратковременной страсти, осталась. Много раз он порывался снести ее, но Арсений Поликарпович отсоветовал, и был прав: Скворечня, хоть и не предназначалась для проживания, выручала не один год, в ней селились бедствующие эмигранты, после них оставались личные вещи, книги, газеты, даже картины, кое-кто уехал в Америку, кое-кто вернулся на родину. Александру это было знакомо.

– Многое испортилось, – сказал Арсений Поликарпович.

Спальное белье пришло в негодность, узкая солдатская койка, вбитая в пол и стену, слегка отсырела, прогибалась и трещала, когда на нее садились.

Внешняя винтовая металлическая лестница, узкая, изрядно ржавая, обросла вьюном. Идти было неудобно. У Александра сильно закружилась голова.

Через маленькую узенькую дверцу они вошли в небольшое помещение на третьем этаже:

– Библиотека, – сказал старик. – Так эту комнату окрестил прежний жилец. Я вам про него потом расскажу.

Весь пол библиотеки был устлан ровным ковром мусора: мелкие клочья бумаги, ватина и тканей…

– Крысы и птицы, будь они неладны!

Ящики с типографскими тиражами: «Вестник РСХД», «Новый град», «Версты» и другие. Много ящиков. Это я потом подробно посмотрю, подумал Крушевский. Сборник парижских поэтов. Интересно. Пробежался по именам. Ни одного знакомого. Так, а это что? Примитивный печатный станок!

Большая безупречная паутина, натянутая между конторкой, лампочкой и карандашницей. Стопки старых лохматых томов – то корешком, то обрезом – поднимались под потолок и тихо покачивались. Подоконники прогибались под тяжестью брошюр, машинописных пачек, рукописных опусов и книг, – они скрывали окна по самые форточки.

– Ну, как? Впечатляет, вижу.

Александр кивнул.

– Да, впечатляет, – повторил Боголепов, оглядывая комнату. – Еще как…

Книги были повсюду! Даже конторка стояла не на ножках, а на хорошо подобранных книгах, и сидели здесь, совершенно очевидно, на книгах тоже. Ремингтон с вращающимся валом для разных шрифтов; запечатанные и распечатанные катушки с лентой, пузырьки с чернилами, самопишущие перья, пачки пожелтевшей писчей бумаги, карандаши и прочие канцелярские мелочи.

Арсений Поликарпович костылем сбил с потолка почерневшее от времени осиное гнездо.

– Запустили мы тут немного. Рук на все не хватает…

Старик суетился, стучал костылем в пол. Согнулся, встал на четвереньки…

– Тут где-то внутренняя лестница была…

Крушевский сел на ящик с журналами, расстегнул пуговицу, снял шляпу. Тошнило. Полистал сборник. Отложил.

Боголепов ползал, как большая крыса, двигал книги, расчищал мусор.

– Помогите-ка мне! У меня нога… – Крушевский ринулся на помощь. – Уберите-ка этот хлам. Где-то здесь, под бумагами, должен быть люк. А, вот он, вот! – Старик потянул за ручку и, поднимая бумажный ворох и облако пыли, открыл ход. – Вот вам лестница на второй этаж. Там – хранилище. Ну что, идем?

Крушевский кивнул.

В хранилище был такой же беспорядок; стены были оклеены листовками, на крючках висели подшивки газет, на полках шкафов лежали тетрадки и папки, из ящичков шрифткассы торчали металлические пластины, штампы, на небольшом станке лежала заготовка верстки, на полу валялись журналы, рисунки, литеры, – тут словно много лет назад прошел обыск, и с тех пор сюда не возвращались.

– Странно, – сказал Крушевский, обойдя помещение хранилища. Убедившись, что нигде нет двери, которая бы выводила на внешнюю лестницу, и нет люка вниз, он посмотрел на старика и спросил: – Как так?