Обитатели потешного кладбища

Ну во-первых, не «семь или восемь», а тринадцать; во-вторых, даты перепутали. Деталей много, а все не то! Ах, господин Вазин, вилами по воде пишете. Так и хочется воскликнуть: дела давно минувших дней! Зачем нам это? Все ушло. И ваша статейка пропадет втуне, потому что не доведена она до конца. Спрашивается, что знал обо всем этом – о Борцах и связи Четвергова с ГПУ – сам основатель Ордена? Очевидно, что Четвергов и Каблуков были частями (вроде конденсатора и змеевика) большой организации, по своей структуре напоминающей перегонный куб. Можно только гадать, кем разогревался этот аппарат. Как знать, сколько десятков, а то и сотен эмигрантов было вовлечено в процесс дистилляции. В газетах мелькали обвинения в адрес какой-то анекдотической фигуры с неправдоподобной фамилией Лисистратов (артистический псевдоним – говорят, устраивал выступления казаков, концерты с саблями и коленцами), судить его не могли: в Европе правоохранительные органы всех стран, граждане и не-граждане которых пострадали, остались к этому делу привычно равнодушными, невольно подталкивая на самосуд, – незадачливый антрепренер отвертелся и накануне входа нацистов в Париж сбежал в Южную Америку, больше о нем не слыхали… может, и миф… может, все это придумали… Сколько глупостей писали об этом деле! Сколько возмущений было! Вспоминали «Трест», предательство Скоблина, похищение глав РОВСа – Кутепова и Миллера, убийства Коновальца и Троцкого… шумели, шумели… и в этом шуме, как в мареве, Алексей Каблуков растаял… Если бы Четвергов в те дни подвернулся под горячую руку, его бы точно убили. Всю оккупацию он таился, перебегал с одной квартиры на другую. Так и не выдал своего наставника. Никто ничего не знал – ни в сорок шестом, когда Каблуков агитировал русских парижан ехать в СССР, ни тогда, ни теперь не знают, а через десять лет одни умрут, другие забудут, все перепутается. Кто станет разбираться? Взять камень и запустить им в полицейского с криком Mort aux vaches![177] намного проще, чем снимать коросту с тела истории. Штрейкбрехеры, провокаторы, мародеры, полыхающие здания профсоюзов, избиение темнокожего студента; бесполезные конференции ООН, светские рауты, рукопожатия и даже поцелуи в губы лидеров стран экономической взаимозависимости; споры на радио о том, кому первым разрезать ленточку, триумфальное мировое турне плюшевого космонавта – все это вроде бы пустяки повседневной жизни, они настигают тебя в метро, в поликлинике, в трамвае, в кафе, в серванте пожилой уважаемой дамы ты видишь фотокарточку кудрявого советского поэта – нет, казалось бы, безобидная мелочь! – но именно так начинается эпидемия: с дохлой крысы у твоей двери, а потом едва заметная сыпь, за нею жар, одурение, которое, быстро передаваясь от одного человека другому, охватывает миллионы… виток за витком… слепец за слепцом… круг замыкается – человечество танцует на костях по колено в крови.

4

Первого июня мы пили чай у Шиманских внизу и все вместе смотрели по телевизору шествие голлистов. Белый от бешенства, играя желваками, Клеман смотрел на экран, мял Le Monde, заглядывал в него, снова смотрел на экран, прищуривался, кривил губы и бранился:

– Quel bordel! C’est la fête des morts! C’est fini! Finito! Kaputt![178]

Елисейские Поля были запружены представителями респектабельного общества. Проплывали меха, плюмажи и платья, важно вышагивали смокинги и фраки. Рабочие комбинезоны подносили плакаты: «Мир и Покой – с Шарлем де Голлем», «V de la victoire» и совсем простенько: «С Шарлем!» Помахивая в камеру белыми перчатками, элита прохаживалась возле Триумфальной арки. Ряженые в одинаковые свитера несли для удобства на части разрезанный плакат: «вперед», «циркуляция», «неустрашимо», «организм», – не хватало глаголов и предлогов. Наверное, отстали. Все равно нонсенс. Я сходил покурить в сад, долго сидел, смотрел на цветы, слушал пение птиц и гул города, который никак не отшумит, как пьяный. Вернулся. Возле Эйфелевой башни – «Верность! Надежность! Стабильность!», «Нет анархии!» На Вандомской площади – та же картинка: шарики трех цветов и буквы CDG[179]. На площади Согласия: митинг предпринимателей; ветераны алжирской войны с триколорами, в костюмах хаки с орденами и медалями; похожие на рестораторов и акционеров крупных компаний мужчины в возрасте и холодные женщины с впечатляющими прическами нескладно выкрикивали: Pompidou avec nous! Mitterrand, charlatan! Pompidou avec nous! Mitterrand, charlatan![180] Серые плащи, кожаные куртки, солнечные очки, береты, кожаные перчатки… срывают плакаты, комкают листовки, ломают двери лицея Кондорсе… Размахивая кулаками, политики что-то кричат, гул и вялое пение Марсельезы, всюду безликие индивиды в темных очках… похожие на агентов тайной полиции.

– Переодетые полицейские, – уверен Клеман. – Кто ж еще! Все это – армия де Голля!

Мсье М. ему от всей души сочувствовал, тот огрызался:

– Мне не нужны сочувствия голлиста.

Я тоже ему сочувствовал.