Обитель

– Ну что вы, Джеймс! Уж если вспоминать все тот же смысл слова, то «идиот» – это я. «Идиот» в переводе означает почти то же, что и монах,- «один», «индивидуальный», «не такой, как все», «отличный от других». Не гневайтесь, голубчик. Мы все рабы страстей. Вы обижаетесь не поняв. Нас всех влечет к женщинам, к риску, вкусной еде, развлечениям… Но, как сказал апостол Павел, «ты можешь владеть всем, но ничто не должно владеть тобой». Мы должны осознавать это влечение и учиться властвовать над ним. Как англичанину, вам должен быть понятен смысл самоконтроля. Да, мы хотим есть. Мы не можем не есть. Но ведь мы можем выбирать, что есть, когда есть и сколько есть. Многим знакома эта проблема. Но решают ее, как правило, те, для кого это уже – увы! – стало жизненной необходимостью и связано со смертельной опасностью. Почечники, диабетики… Они уже способны властвовать над желанием выбирать между жирным свиным окороком и противной овсянкой.

– Овсянка не противная! – твердо встал я на защиту национальных вкусов.

– Беру свои слова обратно,- улыбнулся он.- Заменим ее сухарями. Если мы одолеваем природные, животные влечения, то уже властвуем над своим телом. Не должно тело управлять нами: в конечном итоге ему будет мешать именно душа. И оно будет искать способ от нее избавиться. Как сказал один мудрец: «Тело – хороший слуга, но плохой господин». То же и с влечением к женщинам. Вы ведь любите женщин, Джеймс?

– Как же можно их не любить?

– Вспомните о влюбленных, Джеймс. У них правильные приоритеты. Их тянет не ко всем, а к любимой. «Что ищешь, то и находишь». Кто ищет секс, получает секс, а кто ищет любовь… Ну вот, к примеру… Человек привык воевать. Это не обязательно война на передовой. Может быть, он просто живет в такое время, что кажется, словно весь мир идет на него войной. Он привык драться за каждый кусок хлеба, за каждый глоток воздуха. Он не может позволить себе иметь обычное человеческое счастье, ведь это его «уязвимое место». И он предпочитает кратковременные встречи с теми, кого не надо защищать, о ком не надо заботиться. Но даже к ним он прилагает военный термин «завоевать». Но если он не сможет победить самого себя, то он проиграет в этой «войне», навсегда оставшись один и воюя, воюя, воюя… Такой вот парадокс: иногда, чтоб прекратить войну, надо просто прекратить войну, а чтоб победить, надо одолеть себя.

– Это и есть философия монахов?

– Этому учит вся христианская религия. Это ведь религия воинов и мудрецов. Величайшие умы мира черпали в ней силы и вдохновение.

– Религий на земле много. А если б вы родились в Индии? Были бы кришнаитом? Что тогда?

– Господь мудр и знает: где, что и когда посеять, чтоб оно дало плоды. Кстати, о плодах. В вашем вопросе звучит сомнение в том, как же узнать какой путь правильный. Просто: древо узнается по плодам. Назовите мне религию, которая дала миру больше ученых, музыкантов, поэтов и архитекторов, чем христианство. Назовите религию, оказавшую большее влияние на человечество. Пушкин говорил: «Религия создала искусство и литературу». Леонардо да Винчи изучал именно Византийскую религию, ради чего даже выучил греческий. Тот, кто прикасается к Библии, находит в ней неисчерпаемый источник для вдохновения. Если уж таким гениям не верить, то кому вообще верить? Как только человек допускает до себя Бога, он становится Его «со-работником». Бог – величайший Художник этого мира. Мы лишь ловим отголоски этой великой арии созидания… А если ваш «соработник» – сам Бог, то было бы странно, если б ваше начинание не увенчалось успехом. Поэтому главный, вездесущий закон этого мира: «Начинай все с постулата: допустим, Бог существует, в таком случае… » – и ты будешь заранее знать, получится задуманное или нет. Если твое дело угодно Богу (а это нетрудно понять, по самой сути того, что ты делаешь), то получится. А если дело твое нечисто, то как ни старайся, сколько сил ни прикладывай, все равно все рухнет, словно построенное на песке. Хоть дом, хоть семья, хоть идея, хоть сама жизнь… Правильная «точка отсчета», в ней все дело. Если она верна, то вы правильно выстраиваете приоритеты, понимая, что для вас важно, а что – фантики…

– А если после смерти все же окажется, что ничего нет?

– Ну, во-первых, в таком случае это вас тогда волновать уже не будет, а во-вторых, вы просто проживете красивую и хорошую жизнь, оставив о себе добрую память. А вот если окажется, что со смертью ничего не кончается, тогда как? Как это по-английски? «Упс!» По нашему: «Ой!» Я бы даже сказал: «Ой-ей-ей!» Но со смертью ничего не заканчивается, Джеймс. Уж в этом-то я даю вам слово. Смерти нет.

– Как же нет, когда я вижу ее каждый день?!