Читаем Обитель полностью

Я чувствую, что он прав, и когда говорю это «политическим», или просто любым разумным заключённым (таковых меньшинство), или сексотам, всегда вижу, что они не хотят этого понимать, у них якобы «своя правда».

26 мая

Сегодня передала ему слова, которые Граков слышал на лагерных посиделках от владычки Иоанна: «Я был готов поверить в советскую власть и по мере сил пособлять ей в работе, когда б не здешнее зверство».

Ф. отмахнулся. Быстро и почти равнодушно сказал, что никто не знает, как управлять лагерем, этому нигде не учат. Но те, кто винит нас за жестокость, ни дня не были на фронте. Говорил про Троцкого и расстрелы в те годы: я этого не видела, но много слышала — да, это было, и действовало. Страшно, но часто действовало только это.

«Семь тысяч человек, и у каждого бессмертная душа, а я взял её в плен, — сказал Ф. — Душа томится и стремится вверх и во все четыре стороны. Но если я на минуту ослаблю пальцы — леопарды съедят попов, штрафные чекисты убьют леопардов, а потом их съедят каэры, а тех передушат политические из социалистов».

И он показал рукой, как ослабит пальцы.

Пальцы у него тонкие, белые, очень сильные; иногда делал мне ими больно. Теперь я скучаю, чтоб было больно хотя бы ещё раз.

1 июня

Ф. смотрел церковь при кладбище, где разрешил проводить службы, я была с ним. Это всегда такая радость — быть с ним, даже если он не обращает на меня внимания.

Я стала куда более сговорчива, смешно.

Пока он разговаривал с попами, у которых всегда целый свиток просьб и пожеланий, ушла гулять по кладбищу, люблю.

Смотрела на один памятник: очень тяжёлый валун, думала: как же его принесли? Или покойника принесли к валуну и зарыли под него?

Тихо подошёл владычка Иоанн, приветливо поздоровался, я ответила.

С полминуты смотрел вместе со мной на валун, а потом вдруг сказал:

— Любовь внутри скобок, а смерть — за скобкой.

Я сначала не поняла, о чём он, а потом думала об этом весь день. Всё это поповщина, конечно… но почему-то думала всё равно.

(позже)

Однажды допрашивала Иоанна на тему их ссоры с польскими ксендзами.

Иоанн говорит:

— Они уверены, что в нас, православных, вовсе нет благодати, а мы не против, если и в них есть.

— А в нас? — спросила я.

Он не ответил так, как хотелось бы мне.

На том же допросе сказал, запомнила: «В раю нераспятых нет» и «В России везде простор». Оба эти высказывания были про наш лагерь.

(ещё позже)

Вспомнила, как Ф. смеялся: «Эмигранты пишут, что на Соловках убивают русское духовенство, а у нас сидит 119 лиц духовного звания, зато 485 сотрудников ВЧК и ОГПУ, 591 человек бывших членов ВКП(б): почему не пишут, что мы решили перебить всех чекистов и коммунистов?»

2 июня

А что я вообще знаю о нём?

Знаю его молчание. У молчания тоже есть интонации.

И я их различаю.

Конечно же, знаю его голос. Говорят, что нет никакого выражения глаз, глаза у людей не отличаются, а есть только выражения морщин у глаз, мимика. Какие эмоции чаще всего испытывает человек — такая сетка морщин на лице развивается.

Морщинки выдают характер и судьбу. У него лицо юное, белое, не по годам, как будто не воевал и не видел всего того, что мы видели. Но когда улыбается — улыбается искренне. Морщины складываются так, как будто добра в нём много, хотя меньше, чем своеволия и бешенства. Когда улыбается — многое могу ему простить.

Голос у него насыщенный. Голос, как и морщины на лице, имеет свои признаки: чаще всего он как у заводной куклы, но иногда (когда выпьет вина; когда на охоте; когда ночью и никто, кроме меня, не слышит его; когда ему что-то удаётся сделать, чего он хотел; ещё после театра, когда хороший спектакль; когда приезжает Бокий) — полный смеха, силы, воли, и всё это переливается. Странно, но голос его больше выдаёт пожившего человека, чем лицо. Если б я стояла у дверей и слышала Ф., но никогда не видела ранее, подумала бы, что пожилой человек, больше сорока, тяжёлый, даже грузный.

Знаю, что он холерик. Он мог бы стать, как Наполеон, а сам стережёт всякую падаль.

Но вместе с тем, что холерик, — скромен. Он, к примеру, всегда был уверен, что не только Троцкий — больше его, но и Бокий — больше, сильнее, умней: Глебу доверяет и доверяется безоговорочно.

Вспомнила, что у Троцкого всегда был фотограф и кинематограф при себе. Ф. никогда бы себе такого не позволил, ему бы в голову не пришло. Он говорит о себе: солдат.

Но тут тоже лукавит и иногда вдруг разговаривает словами книжными, мне не всегда известными, как будто проповедует, но не босой проповедует, а точно бы сидящий верхом на коне. Слышала, как он, явно издеваясь и сильно пьяный, говорил: «Вы все совратились с пути и до единого непригодны. Не слушаете меня, но если кто кого превосходит, так это в блудодеянии и несправедливости. Легче говорить с Господом, чем с вами, неверными».

Там была артистическая рота, владычка Иоанн, бывшие чекисты из третьей роты.

Кто-то из артистов разгадал, видела по лицам, что Ф. читает на память Священное писание.

Перейти на страницу:

Все книги серии Захар Прилепин. Проза

Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза