Обитель Варн

меломаном было бесполезно, это он понял, когда портье попытался вразумить жильца:

в ответ тяжелый рок сменился на `легкий', но разницы никто не уловил, потому что

теперь не только децибелы музыки, но и тоскливые тексты песен давили на разум,

влетая в открытые окна и балконные двери номера Бэфросиаста.

Прослушав двадцать раз `О чем поет ночная птица', Бэф понял, что в двадцать

первый раз споет сам, и решил сменить интерьер своего номера на прелести

городского пейзажа, что открывались с гостиничной площади.

Нет, можно было просто закрыть окно и остаться в уединении номера, что в

принципе и сделали остальные жильцы, однако Бэфросиасту это бы не помогло. Мало

его слух был много острее человеческого, так еще и чувствительность обострена до

предела, и хоть в закрытые окна не проникали звуки музыки, зато легко — чужие

мысли, вернее, полное их отсутствие. Пустота и одиночество разъедали меломана, и

состояние его души фактически в точности отображало состояние Бэф. Он даже

подумал, что за стеной поселился его собрат, еще один Варн. Однако, привычного

знака приветствия, что принято меж своими, не последовало, и Бэф понял, что

ошибся — за стеной жил человек. Обычный депрессивный пессимист, что не жил, а

мучился своей жизнью, и пытался смириться с ней, примириться с собой. При этом

конфликтовал с окружающим миром, абсолютно естественным для человека способом —

оставаясь один на один с собой и своими одиночеством.

Был бы Варн, пришел бы к собрату, и они разделили бы его на двоих, как делят на

весь клан, на все сообщество. Но у человека свой подход к данной проблеме, они

живут огромными поселениями, образуя не то что города, мегаполисы, и все равно

не видят, не слышат, не чувствуют друг друга и не столько не понимают, сколько

не хотят понять. Пусть проблема будет одна на сотню миллионов, каждый все равно

будет нести ее в одиночку, не поделится, не попытается помочь. Эта сотня

миллионов одиночеств будет корчиться в моральной ломке строго каждый по

отдельности, в своей соте-квартире, четко сам с собой. И натягивать на лицо

маску безмятежного спокойствия при звонке в дверь, шутить и мило улыбаться

непрошенному гостю, прикрывая ханжеской лирикой гостеприимства стон и плач в

душе. А иначе — никак, а иначе они не умеют жить.

Бэф закрыл номер, прошел по коридору и… получил по носу внезапно

распахнувшейся дверью номера любителя громких оргий. Впрочем — любительницы.

Взъерошенного вида мадмуазель стояла, подперев одной рукой бок, другой, опираясь

на ручку дверцы, всем своим видом показывая крайнюю степень недовольства всем, а

опешившим от неожиданности мужчиной, в частности. И при этом ворчала, выкрикивая

в глубину коридора:

— Эй! Портье или как вас там?! Уснули?! Мне что самой за чаем сходить? Тогда

какого черта они здесь делают? В преферанс играют? Я чая дождусь или нет?! Черт!

Сколько можно ждать?!

— Успокойтесь, я позову кого-нибудь, — отнял руку от носа Бэф. Девушка кинула

на него злобный взгляд:

— Зачем мне кто-то?! Мне нужен чай! Черт знает, что! Десять минут назад сделала

заказ, сколько можно заваривать чай? Они что, его в Китае разливают?

Бэфросиаст настороженно прищурился — экспрессия девушки была нарочитой,

поведение слишком вызывающим, грубость беспричинной. Но при этом на

неврастеничку девушка была абсолютно не похожа.

— Проблемы?

— Да! Обслуживающий персонал захолустной гостиницы!

— Зря, гостиница приятная, обслуживание великолепное.

— Часто путешествуете?

Бэф облокотился на дверь, нависнув над девушкой с понимающей улыбкой:

— Скучаете?

— Хотите развлечь? — игриво выгнула бровь фурия. Бэф выгнул бровь в ответ:

значит, вся эта комедия была разыграна для него? Что ж, интересно. И почему бы

не поиграть, чтоб узнать причину внимания? К тому же действительно скучно…

— Почему нет?

Девушка окинула фигуру мужчины оценивающим взглядом и отошла, пропуская его в

номер:

— Что ж, проходите.

Бэф шагнул внутрь.

— Садитесь. Любите рок?

— Нет, что-то я охладел к нему в последнее время, — поморщился Варн.

— Хорошо, поищу классику. Где-то была…Хотя, зря. Рок вечен. Живые голоса,

живая музыка нетленная. Мы с вами умрем, а она останется.

`Надеюсь, я ее переживу', - хмыкнул мужчина, оглядывая помещение.

Ничего примечательного: стандартный интерьер гостиничного номера, в котором

живет легкомысленная и немного неряшливая особа. На стойке под телевизором

засушенный букетик незабудок, томик стихов с розовой лентой-закладкой. Ряд

дисков фривольного характера, на полу розовые тапочки с пушистым мехом. Вокруг

музыкального центра внушительная стопка флешек, раскиданных дисков. Открытая

дверь в спальню, где видна смятая постель. На пуфике валяется золотистый пеньюар,

на трельяже кавардак из баночек с кремами, пудрой, флакончиков духов, лака,

губной помады. Посередине на полу стоят замшевые полусапожки на тонкой шпильке.

Именно они и не понравились Бэфросиасту. Мало они стояли ровно, носок к носку,

чуть не по линейке, были явно новыми, так еще и смотрелись слишком элегантно для

столь экспрессивной особы, что пыталась изобразить девушка. Взгляд Бэф мгновенно