Обители пустыни

Лампы горели теперь ярче и ровнее, и по гробнице разлился свет. Погребальная камера была низкой, квадратной и очень маленькой; все стены были расписаны относительно не пострадавшими от времени фресками, детали которых археологи не стали разглядывать. Дин перевернул тело, сморщенное, коричневое, кожистое, которое когда-то жило, и двигалось, и дышало подобно им самим. Меррит произнес:

— Это женщина. Судя по платью, могу заключить, что она занимала высокое положение, — он присвистнул. — Поглядите на украшения!

Когда тело, жесткое как доска и окоченевшее в скорченной позе, было повернуто лицом вверх, в свете фонаря вспыхнули бесчисленные драгоценные камни, блеснуло золото, темным огнем засияли неведомые кристаллы. Высохшую шею обвивала цепочка из тяжелых золотых колец; на сморщенных, длинных и костлявых руках с похожими на когти пальцами висели широкие чеканные браслеты, инкрустированные самоцветами.

— Она поразительно хорошо сохранилась, — сказал Меррит. Он с глухим звуком постучал пальцем по впалой груди, которая некогда была смуглой и гладкой плотью, отзывавшейся на прикосновение мягкой упругостью и соблазнительными ямочками. Затем он направил свет фонаря на лицо мумии. На черепе все еще сохранились волосы, длинные, полночно-черные, прямые и шелковистые; но стоило Мерриту притронуться к ним, и прядь осталась в его руке. Глаза высохли, глазницы были пусты. Губы, сухие и запавшие, растянулись в ухмылке, обнажая два ряда совершенных зубов.

— Это какое-то издевательство! — неожиданно воскликнул Меррит. — Мне хотелось бы знать, что она тут делает.

Дверь не случайно была замурована подобным образом. Давайте осмотримся.

Они огляделись вокруг и нашли ответ на стенах. То была изображенная на фресках история драмы с ужасающим финалом, разыгранной более двух тысячелетий назад, причем исполнявшая главную роль актриса была одета в такой же костюм, что и лежащая у их ног мумия.

— Думаю, повествование начинается отсюда, — заметил Холлуэй, стоя в углу у двери. — На стене рядом с вами изображено, как закладывают вход, а это должно было произойти ближе к концу действия. Первое изображение находится здесь, где я стою.

Они бродили вдоль стен, натыкаясь друг на друга в тесноте погребальной камеры и освещая фрески фонарями. Наконец Холлуэй, чье пламенное воображение не знало границ, хлопнул себя по колену и воскликнул:

— Понял! По крайней мере, это соответствует всем деталям, что мы успели обнаружить. Она определенно была особой царской крови! Ведь тут, на четвертой фреске, она изображена с чернобородым мужчиной, наделенным символами царской власти; заметьте, что по величине их фигуры почти совпадают. В первой сцене она занимается любовью с этим заморышем в белой юбке, который намного меньше ее, что означает его низкое происхождение. Он стеснителен и держит руки перед лицом. Я полагаю, это должно выражать его нежелание участвовать в игре. Трем другим карликам, лежащим сбоку на спинах, судя по всему, близость с нею дорого обошлась. Все они закрывают лица руками, видите? Та же поза, что и у ведущего персонажа. Похоже, она была дамочкой весьма любвеобильной, как можно заключить по следующим двум фрескам. Да уж, они очень откровенны, верно? В четвертой сцене царь порицает ее и призывает исправиться, но она поворачивается к нему спиной. На дальней стене явно изображено, как ее судят за грехи и как царь выносит приговор. А здесь — надо же! Только поглядите — ее замуровывают заживо в этой самой камере. Вот ее тащат вдоль всего наружного коридора, гробница открыта и подготовлена; а в этой, последней, сцене царь своими руками кладет первый камень. Вот слуга возится со светильником, установленным на каменном основании. — Он глубоко вздохнул. — Но, Бога ради, для чего они замуровали нашу принцессу живьем? Почему не отравили, не отрубили ей голову или что-нибудь в этом роде?

Однако рассуждения Холлуэя были прерваны. Ибрагим, чье неутолимое любопытство преодолело даже суеверный страх перед гробницей, подошел к археологам; свет их фонарей ярко освещал фреску с изображением принцессы, ожидающей приговора. Неожиданно Ибрагим вскрикнул в удивлении и тревоге и бросился к выходу. Холлуэй поймал его на полпути, требуя объяснений.

— Сэары, уходить прочь. Эта место совсем проклятый. Эта дева — та, какая вы звать по-английски дьявольский душа. Видеть — глядеть.

Он указал на нарисованную фигуру. Меррит наклонился ближе, рассматривая детали.

— Довольно-таки странно, — заметил он. — Видите у нее на груди это украшение, похожее на модное ожерелье? Но на нем не орнамент, а маленькая фигурка дьявола. Она встречается на всех ее изображениях. Можете сами проверить.

— Вот оно как, — промолвил Холлуэй и двинулся вдоль стен, разглядывая фрески. — Маленький дьявол. Мило, ничего не скажешь.

Но Ибрагим снова взвыл.