Облачно, с прояснениями

Поначалу Антон думал стать дрессировщиком зверей в цирке, потом решил, что будет работать в уголовном розыске, ловить преступников, но, с тех пор как моя мама стала учить его музыке, он сказал мне:

— Буду пианистом и буду давать концерты, на улицах будут висеть афиши, и на них вот такими буквами: «Пианист-исполнитель Антон Пугачев. В программе Бетховен, Шопен, Глюк, Рахманинов».

А я говорила:

— Ты счастливый, ты знаешь, чего хочешь, а я до сих пор не знаю, кем быть.

— Давай попробуем выберем вместе, — предлагал он. — Хочешь быть архитектором?

— Нет, охота была, это очень трудно…

— А учителем?

— Вот уж никогда!

— Ну артисткой?

— Это, конечно, лучше, но артистки же все красивые.

Он старательно оглядывал меня с ног до головы.

— Да, конечно, ты не самая красивая.

Я, разумеется, знала, что я не самая красивая, и все же слова Антона обижали меня.

— Тоже мне какой красавец нашелся!

Мы ссорились и потом снова мирились, и Антон признавался:

— Знаешь, Катя, ты не сердись, только я не могу лгать. Что есть, то есть…

И я, хочешь не хочешь, признавала его правоту. В конце концов, это все-таки хорошо, когда человек не признает лжи и всегда старается говорить только правду.

2

Слухи о том, что наш дом будут ломать, поползли еще зимой.

Слухи то угасали, то вновь начинали оживать. Время от времени являлись какие-то люди с портфелями, которых называли инспекторами, обходили квартиры, спрашивали, сколько здесь проживает людей и с какого года. Потом они опять исчезали, и о них забывали и не вспоминали до тех пор, пока они не появлялись опять.

Многие жильцы полагали, так оно все и будет, походят и перестанут, тем дело и кончится. А весной, сразу же после майских праздников, нам всем объявили: дом будут ломать и к июню здесь не должно оставаться ни одного человека. Всех переселят в разные районы, в новые дома.

И кто радовался этому, а кто огорчался, как оно всегда и бывает, когда в жизни случается какая-то перемена.

Пожалуй, больше других сокрушалась Агния Сергеевна Усольцева, врач районной поликлиники. Она работала в нашем районе лет пятьдесят, никак не меньше, и, должно быть, все семьдесят, со дня рождения, прожила в нашем доме.

Агния Сергеевна говорила о себе:

— Я в своей жизни исходила, должно быть, с миллион лестниц, а может, и целых два миллиона!

И вправду, в дождь ли, в холод или в зимнюю непогодь, она вышагивала по окрестным улицам, спеша к больным, и, когда я встречала ее, торопливо спешившую на вызовы, мне казалось, в нашем районе особенно много больных.

Прошлым мартом Агния Сергеевна ушла на пенсию. Провожали ее торжественно: в поликлинике устроили вечер в ее честь, выступали и врачи и пациенты, наверно, такие, которые особенно часто болели, и все говорили о ней одно лишь хорошее, хвалили ее за безотказность, добросовестность, умение поставить точный диагноз, надарили всяких подарков, а потом усадили в «Победу», на которой ездили врачи «неотложки», увитую первыми мимозами и яркими лентами, и доставили Агнию Сергеевну на этой самой «Победе» домой, хотя поликлиника находилась в переулке, совсем рядом. Мы, ребята, собрались возле дома и смотрели, как она вылезает из праздничной, в цветах и лентах, машины, и Антон сказал:

— Если бы это была «Волга», а к «Волге» привязали еще бы куклу, то совсем как свадьба…

Я засмеялась, и все ребята тоже засмеялись, потому что очень смешно было представить себе седую, старую Агнию Сергеевну невестой в нарядном платье и с тюлем на голове.

А на следующее утро Агния Сергеевна пришла к нам, села напротив мамы и сказала:

— До чего же это все непривычно…

— Что непривычно? — спросила мама.

— Некуда спешить, никого не надо навещать.

— Вы хорошо и плодотворно поработали за свою жизнь, — сказала мама. — Теперь отдыхайте на здоровье.

Вошел мой дедушка, протянул обе руки Агнии Сергеевне.

— Вчера, — сказал дедушка, — я был в поликлинике и слушал, как вас хвалили.

— Что же вы, папа, не выступили и не похвалили тоже? — спросила мама.

— Я хотел выступить, но до меня очередь не дошла.

Агния Сергеевна молча разглядывала свои руки, жесткие, с шероховатой кожей от частых умываний, уже совсем старенькая, лицо в морщинах и шея тонкая-тонкая.

Сказала, не поднимая головы:

— Юбилей — это, по сути, подготовка к некрологу. Особенно тогда, когда уходишь на пенсию.

— Будет вам! — сказал дедушка. — Я, к примеру, вышел на пенсию лет пятнадцать тому назад и до сих пор ни о каком некрологе и думать не думаю!

Она покачала головой:

— Представляю себе, что не надо никого лечить, ни к кому не идти на вызов…

Мама с дедушкой переглянулись, а мне вдруг стало жаль Агнию Сергеевну. Ведь теперь, несмотря на все добрые слова и подарки, она внезапно оказалась уже никому не нужной, а до сих пор, всю свою жизнь, привыкла считать себя нужной, и так оно и было на самом деле.

Я сказала:

— Если я заболею, буду лечиться только у вас.

Мама озабоченно спросила:

— А что, плохо себя чувствуешь?

Я хотела сказать правду, что все у меня в порядке, но неожиданно для самой себя пожаловалась:

— Что-то сегодня голова болит и горло тоже вроде немного.