Облачно, с прояснениями

Мама написала папе, что мы переехали на другую квартиру, в новый район, и папа ответил телеграммой:

«Приеду, погляжу, как вы живете, если мне не понравится, надо будет подыскать обмен, потому что я тебя знаю, тебе всегда все хорошо».

И еще он написал в телеграмме, что желает мне хорошо сдать экзамены и перейти в следующий класс.

Папа не любил писать письма, отделывался только телеграммами, но его телеграммы можно было скорее назвать письмами; он писал подробно и длинно, со всякими словами вроде «потому что», «конечно», «так как», которые обычно в телеграммах не принято писать.

Однажды он прислал нам телеграмму, поздравлявшую с Новым годом, и мы с мамой сосчитали, там было сто семьдесят семь слов. Мама смеялась, подсчитывая слова, а дедушка укоризненно гудел:

— Денег ему не жаль, баламуту! Это где же такое видано, чтобы по телеграфу передавать такое?

И дедушка громко, с выражением читал:

— «А еще, Катя, имей в виду, что когда я учился в школе, то лучше всего мне давалась математика, выходит, ты в меня, а со слухом у меня тоже были нелады, и потому, я думаю, ты не будешь учиться в мамином училище для молодых дарований».

Я показала тогда эту телеграмму от папы Антону, и Антон долго перечитывал ее. Я видела, он прочитал до конца и снова стал читать, дошел до последних слов и опять принялся за начало. А после отдал мне телеграмму, сказал:

— Широкий человек твой папа!

Я хотела было ответить: «Не завидуй, зависть — плохое чувство», — но глянула в его глаза и промолчала. Нет, подумала я, ничего говорить не надо.

Мы ждали папу каждый день, и он приехал однажды в начале июля. Я уже давно кончила учиться и через несколько дней собиралась ехать в пионерский лагерь.

Как-то рано утром раздался длинный, настойчивый звонок.

Мама вскочила с постели, бросилась открывать дверь. За мамой побежала я, за мной дедушка. Мы знали, так звонить мог только папа.

— Едва нашел вас, — сказал папа. — Ну и занесло же вас, на самый край Москвы!

Он загорел, отпустил длинные пшеничные усы и, как мне показалось, даже стал немного выше ростом.

— Я только с самолета, — сказал папа.

— Тогда первым делом ступай в ванную, — сказала мама.

Я сказала с гордостью, которую и не пыталась скрывать:

— У нас теперь ванная.

На старой квартире ванной не было.

Папа вошел в ванную, очень узкую комнату, даже я с трудом умещалась в ней.

— Ну и ну! — сказал папа. — Для кого только такие ванные строят?

— Ерунда, — ответила мама. — Уверяю тебя, сумеешь превосходно помыться.

— Эти мне оптимисты, — усмехнулся папа, закрыл за собой дверь, и мы услышали, как с грохотом упал таз, стоявший около ванны, и, кажется, рухнула полочка для мыла.

И дедушка сказал:

— Конечно, квартира у нас как игрушечная…

— Зато сколько солнца, — возразила мама.

Потом мы уселись в лоджии за столом, пили чай, и папа сказал, что лоджия, в общем, штука неплохая, пожалуй, только она одна и может как-то примирить его с этой кукольной квартирой.

Папа прилетел из Волгограда, где он монтировал поточные линии на машиностроительном заводе. Я не могла себе представить, как это можно монтировать какие-то линии на заводе, в цеху, и вообще, что такое эти самые поточные линии?

Папа сказал:

— Монтировать — значит устанавливать, а поточные линии — это конвейер.

И больше, сколько я ни просила, не стал ничего объяснять. Папа любил больше слушать, чем говорить, он был многословен только лишь в телеграммах.

Когда мы выпили чай, папа сказал маме:

— Давно я не слышал, как ты играешь…

— Что тебе сыграть? — спросила мама.

— Сперва мою любимую.

Мама села за рояль, а папа стал протискиваться между тумбочкой и шкафом, чтобы сесть в кресло.

— Как нарочно, квартира, прямо скажем, не по моим габаритам, — заметил папа, то ли сердясь, то ли улыбаясь.

— Не ворчи, — сказала мама.

Папа уселся в кресло, а мама стала играть папину любимую «Землянку».

Мама играла с чувством, иногда оборачивалась, взглядывала на папу, и он поначалу подпевал ей, а потом вдруг замолк. И мы с мамой увидели, что он спит.

Мама перестала играть, а папа тут же проснулся, спросил:

— Почему ты не играешь? Я же слушаю!

И мама опять стала играть, а папа тут же опустил голову и снова задремал.

Но, как только мама обрывала игру, он немедленно просыпался и требовал, чтобы она играла еще.

И она все время играла одну и ту же папину любимую «Землянку».

Папа прожил с нами неделю. В конце концов и он за эту неделю постепенно привык к новой квартире и даже стал, подобно маме, утверждать, что маленькие комнаты и вправду уютнее, чем большие.

Он ходил со мной в лес, и мы с ним собирали грибы. Он сказал, что, конечно, нельзя сравнивать этот лес с Тимирязевским: там, в Тимирязевском, отроду не росло ни одного гриба, а здесь прямо как в настоящей деревне.

Папа сказал, что надо устроить новоселье. Так полагается, это же все знают. Мама сказала:

— Несколько запоздалое новоселье…

Но папа возразил:

— «Лучше поздно, чем никогда.