Как и все млекопитающие, дельфинихи и китихи кормят своего детеныша молоком. Мягких губ у китообразных нет, но они охватывают материнский сосок скрученным в трубочку языком. Молоко очень жирное и позволяет малышу быстро набирать вес и накапливать жир, необходимый для теплоизоляции в воде. Особенно актуально это для китят: у усатых китов детеныши довольно быстро отделяются от матерей и обретают самостоятельность – как правило, это происходит в возрасте около полугода или чуть больше. У зубатых китов этот срок дольше – мелкие виды вроде морских свиней могут кормить детеныша молоком около года, а у более крупных – например, у косаток – молочное вскармливание может длиться больше двух лет, хотя твердую пищу детеныши начинают пробовать уже в годовалом возрасте. Связь с матерью у многих дельфинов сохраняется существенно дольше, чем кормление молоком, – у афалины этот срок составляет несколько лет, а у рыбоядных косаток, как мы уже знаем, дети остаются рядом с матерью всю жизнь.
На Магадан
Белухи. Белухи до горизонта. Повсюду, куда ни посмотри, над водой появляются белые спины – поодиночке или небольшими группами, рассеянные по всей бухте, они белеют в волнах, как льдины в конце ледохода. Мы пытаемся их сосчитать, но это непростая задача: стоит отвести взгляд, сразу теряешься и не знаешь, где уже посчитанные животные, а где еще нет. Однако понятно, что здесь их по меньшей мере несколько сотен.
Мы движемся трансектами по бухте Авекова в вершине Гижигинской губы, сворачивая то влево, то вправо, зигзагом через скопление белух. Я и мои коллеги по этой экспедиции – Ольга Шпак из Института проблем экологии и эволюции имени Северцова и ее партнер Алексей Парамонов – упорно считаем белух, то прикладываясь к биноклю, то просто осматриваясь. Белушьему полю не видно конца и края – похоже, они равномерно распределены по всей вершине бухты от берега до берега.
Краем глаза замечаю, что неподалеку плывет какое-то бревно. Вообще говоря, в плавающих бревнах в этой местности нет ничего необычного – на берегу лиственница во многих местах теснит голую тундру. Но это бревно какой-то странной формы, больше похожее на торчащий из воды камень, – я даже начинаю приглядываться к нему, прикидывая, откуда здесь, посреди бухты, могут взяться подводные рифы. В этот момент камень-бревно бесшумно погружается под воду.
Я чувствую себя как Фродо на Андуине, когда он заметил бревно с глазами и гребущими лапами. Скосив глаза на коллег, вижу, что Ольга тоже пристально смотрит в то место, где утонуло бревно. В этот момент оно снова бесшумно появляется на поверхности.
– Ребята, это же гренландец! – говорит Ольга таким тоном, словно сама себе не верит.
Я тоже не верю. Весь мой многолетний опыт работы указывает на то, что киты дышат воздухом, а это плавучее недоразумение даже не делает попыток выдохнуть и вдохнуть. И тут до нас доносится легкий, чуть слышный «пых», как будто кто-то попытался выдохнуть шепотом. Даже морские свиньи дышат громче. Тут уже у Шпак не остается никаких сомнений.
– Гренландец! Леша, спускаем лодку! – решительно командует она.
Гренландские киты – один из ее любимых объектов исследования. Возможно, даже самый любимый, хотя я никогда не спрашивала ее, кто ей больше нравится – белухи или гренландцы. Но белухи – это обычный массовый вид, а вот популяция гренландских китов Охотского моря – исчезающая. Ольга много работала с ними в западной части моря, в Шантарском регионе, где располагается район ее ежегодных исследований. А вот здесь, в Гижигинской губе, на севере Охотского моря, гренландцев еще никто прицельно не изучал, и есть лишь случайные свидетельства их присутствия в этом районе.