Облачно, возможны косатки

Самый известный эксперимент по коммуникации дельфинов – опыты Эванса – Бастиана. Дельфины находились в бассейне, разделенные непрозрачной перегородкой, но могли слышать друг друга. У каждого животного в отсеке была пара рычагов, и они должны были синхронно нажимать на левый или правый рычаг в зависимости от режима горения лампочки (непрерывное или мигание), которую видел лишь один из них. Если оба дельфина нажимали правильно, оба получали рыбу, если кто-то из них ошибался, то рыбу не получал никто. С этой задачей дельфины справились – т. е. первый смог как-то передать второму информацию, на какой рычаг нажимать. Но интерпретировать этот результат можно по-разному. Кто-то видит в нем неоспоримое подтверждение наличия языка, кто-то считает, что у животных просто произошла самодрессировка – в какой-то момент случайно сложилось так, что первый дельфин на мигание лампочки издал определенный звук, а второй нажал на нужный рычаг. Так как это поведение тут же поощрили рыбой, оно закрепилось, только и всего.

Совсем недавно опыт Эванса – Бастиана попытался повторить российский исследователь А. В. Агафонов из Института океанологии. Эксперимент был несколько усложнен: дельфинам нужно было выбирать не между двумя состояниями лампочки, а между несколькими предметами. Одному дельфину показывали предмет (например, мяч), а другой дельфин, который не видел образец, но мог слышать первого, должен был выбрать тот же предмет из набора предложенных (предварительно обоих дельфинов обучили «выбору предмета по образцу», так что они в целом знали, что от них требуется). Этот экзамен дельфины с треском провалили. Но и тут не следует спешить с выводами, считает Агафонов. Возможно, в их языке просто нет слов для обозначения таких чуждых предметов, как мяч и прочий инвентарь. Представьте аналогичный опыт с людьми, где первому человеку проигрывают музыкальный аккорд, а второй по словесному описанию должен выбрать его из набора предложенных. Музыканты, конечно, справились бы с такой задачей, а вот обычные люди, скорее всего, нет, так как они не знают специальных терминов для описания аккордов[8].

В популярных статьях часто ссылаются на исследование, показавшее, что свисты дельфинов распределяются по закону Ципфа. Однако этот закон как аналитический метод давно дискредитирован, поскольку нередко случайные процессы, например простое кидание кости, приводят к распределению полученных «слов» по закону Ципфа. Так что и распределение дельфиньих свистов в соответствии с этим законом ровным счетом ничего не значит.

Сейчас осмысленных работ по изучению языка дельфинов почти никто не ведет. Основная причина в том, что серьезные исследователи, нацеленные на успешную карьеру и большие гранты, прекрасно понимают, что эта тема – болото, в которое можно зарыться на долгие годы и ничего толком не добиться. Поэтому занимаются этим либо бессребреники-энтузиасты, вроде вышеупомянутого А. В. Агафонова[9], либо фрики, которые кормят публику красивыми сказками (зачастую и сами в них веря) и под это выбивают у общественности какие-никакие деньги на свои «работы». Так что в ближайшее время мы вряд ли сможем поговорить с дельфинами.

Но все это я понимаю сейчас, после многих лет безуспешных попыток и разочарований, а тогда мне казалось, что надо лишь немного постараться, и мы вот-вот поймем, о чем косатки перекликаются под водой. Их сложные разнообразные крики казались такими осмысленными, а порой удавалось даже связать то, что мы видим, с тем, что мы слышим, – например, часто косатки начинали кричать перед тем, как поменять направление движения, собраться тесной группой или куда-то быстро устремиться. Но чаще все-таки никаких закономерностей не прослеживается, поскольку мы видим лишь малую часть происходящего – даже находящиеся в непосредственной близости от лодки косатки бо́льшую часть времени проводят под водой, при этом звуки, которые мы слышим, могут быть вообще от других животных, занимающихся своими делами в полукилометре от нас.

Лишь после многих лет работы и тысяч часов прослушанных записей у меня в голове начала формироваться картина функций косаточьих криков, но подтолкнули меня к этому не мои собственные наблюдения, а статьи Патрика Миллера (который стал впоследствии моим руководителем в шотландской лаборатории). В одной из статей он сравнивал уровень громкости монофонических и бифонических криков. Бифонические, или «двухголосые», крики состоят как бы из двух разных звуков, издаваемых одновременно. Самый близкий нам бытовой пример – это скуление некоторых собак: они могут скулить голосом, могут издавать высокочастотные посвистывания, ну а некоторые умудряются издавать оба эти звука одновременно.