Облачно, возможны косатки

И еще одна полезная особенность есть у бифонических криков. Они сильнее различаются между племенами, чем монофонические. По одному звуку бифонических типов К5 или К7 я могу сказать, какому племени Авачинского клана он принадлежит, а иногда могу определить это даже с точностью до семьи. А вот у монофонических звуков структура гораздо менее четкая, и, хотя они тоже различаются в разных диалектах, с уверенностью определить их принадлежность получается не всегда. И это тоже укладывается в логическую картину – монофоническим звукам, которые используются в основном для общения между членами семьи на близком расстоянии, совсем не обязательно четко отличаться от звуков других семей, а вот бифоническим звукам, на которые члены семьи ориентируются, чтобы не потерять друг друга в большом скоплении, жизненно необходимо иметь четкую структуру, различающуюся между племенами и семьями.

Получается, что, хотя мы и далеки пока от понимания того, что значат отдельные типы звуков косаток, мы примерно представляем, в чем принципиальная разница между функциями бифонических и монофонических звуков. А как же быть с вопросом, который неизменно задают журналисты и внимательные слушатели научно-популярных лекций, – как косатки понимают друг друга, если у них разные диалекты?

Скорее всего, никак, да им это и не нужно. Судя по всему, стереотипные крики, составляющие диалект, не имеют какого-то фиксированного семантического значения, как слова человеческой речи. Они призваны обозначать принадлежность косатки к семье и племени. Косвенно это подтверждают и результаты наших экспериментов по проигрыванию косаткам их собственных криков. Поначалу ничего особенного не происходило – косатки то не реагировали на звуки, то собирались тесной группой и начинали от нас уходить. Но потом мы случайно проиграли семье Молока их собственную запись, и вот тут-то они среагировали – начали громко кричать в ответ и ходить вокруг лодки в поисках источника звука. Впоследствии выяснилось, что косатки почти всегда реагируют так на проигрывание звуков своего диалекта, а вот в ответ на чужие диалекты ведут себя гораздо сдержаннее – в лучшем случае молча подходят проверить, иногда отходят, но чаще всего просто не обращают внимания. Это логично, если звуки диалекта предназначены прежде всего для поддержания связи между членами семьи – ведь тогда чужие звуки для косаток действительно не особенно важны, и их можно просто игнорировать.

Правда, тут возникает другой вопрос: если стереотипные звуки нужны только для обозначения семейной принадлежности, зачем их так много в каждом диалекте? Возможно, это результат изменений в «языке», происходящих со временем. Детеныш выучивает репертуар семьи от матери и других родственников, но копия зачастую имеет небольшие отличия от оригинала. Накопление таких отличий в череде поколений и приводит к формированию разных диалектов. Однако дело не только в случайных ошибках, возникающих при выучивании звуков детенышами. Когда мы с Патриком Миллером построили компьютерную модель, имитировавшую изменение звуков косаток, выяснилось: когда звуки менялись лишь за счет случайных ошибок, они превращались в нечто «бесформенное», из чего не выделялись ни отдельные типы, ни крики разных семей. Чтобы звуки обретали различия, но образовывали четкий репертуар и были схожи внутри одной семьи, необходимы какие-то дополнительные факторы, например стремление сделать свои крики отличающимися от криков близких семей.

Такой эффект наблюдается и в человеческих языках, скажем, при образовании социолектов – диалектов отдельных социальных групп, например представителей молодежной субкультуры, которые специально стремятся говорить на собственном сленге, чтобы отличаться от взрослых и от других молодежных группировок. При этом сленг никто не изобретает специально – он рождается как бы сам собой, когда группировка накапливает достаточное количество членов. Меня всегда завораживали такие процессы, происходящие в головах вроде бы разумных, сознательных существ совершенно независимо от их разума и без их сознательного выбора. Никто не собирается вместе и не принимает решение начать использовать слова «огонь» или «жесть» в том смысле, в каком использует их современная молодежь, – это просто происходит само собой. А ведь в наше время, всего 20 лет назад, в молодежном сленге таких слов не было.

Похоже, нечто подобное происходит и у косаток. Это гораздо сложнее выявить, хотя бы потому, что записей их звуков у нас не так много и не за такой уж длительный временной промежуток. Но иногда и в них удается проследить нечто интересное – например, выяснилось, что крики типа К5 семей Арфы и Чижа, относящихся к одному племени, схожи во всем, кроме одного-единственного короткого слога, который стабильно различается между семьями. Получается, что косатки действительно способны вносить в свои крики направленные, пусть и неосознанные, изменения: все остальные части звука у этих семей остались одинаковыми, и только один слог изменился.