Во-вторых, шум маскирует подводные звуки. Звук очень важен для ориентации и общения китообразных, так как видимость под водой низкая, и в таких условиях именно звук становится основным источником информации о происходящем вокруг. Зашумленность снижает расстояние, на котором кит может услышать крики другого кита или звуки, издаваемые косяком рыбы. Животным становится сложнее найти корм и друг друга в бескрайнем океане. Может показаться, что это не так уж страшно, – ну подумаешь, услышать нужные звуки не за пятнадцать, а за десять километров, – но в масштабе всей жизни кита в совокупности с другими исходящими от человека проблемами это может оказывать существенное влияние на скорость воспроизводства китовых популяций.
В-третьих, громкий шум может вызывать изменения в поведении китов – например, они могут перестать кормиться и уплыть на поиски менее шумного места. Такое воздействие на первый взгляд тоже не кажется критичным, но, когда это происходит постоянно, китиха может не набрать достаточно жира для того, чтобы родить и выкормить детеныша.
Все эти негативные воздействия человека на китов становятся особенно существенными в последние годы, когда постепенное изменение климата приводит к резким сдвигам в балансе морских экосистем. С повышением температуры воды обитатели умеренных вод заходят все дальше на север, внося хаос в устоявшееся равновесие арктических биоценозов. Покоряющая Арктику тихоокеанская треска выедает мелкую рыбу, в частности песчанку, обрекая на голодную смерть морских птиц и других местных хищников, жизнь которых тысячелетиями основывалась на этом ресурсе. Косатки все чаще застают гренландских китов вдали от спасительных льдов, а моржи, оставшись без удобных для отдыха ледовых полей, истощают запасы корма в окрестностях береговых лежбищ и начинают голодать и гибнуть. Это лишь самые очевидные, бросающиеся в глаза примеры – большинство трагедий, разворачивающихся в глубине арктических вод, остаются скрытыми от нас.
В поисках критических местообитаний
Остров Беринга – прекрасное место для работы с китами, но Дальний Восток велик, и другие районы продолжали манить нас своей загадочностью и недостижимостью. В большинстве этих районов работать нашим традиционным способом – с небольшой лодки, базируясь в полевом лагере, – по разным причинам было невозможно. Где-то не находилось подходящего места для лагеря с достаточно закрытой бухтой, где-то киты ходили слишком далеко от берега, куда-то просто невозможно было заброситься из-за удаленности от человеческих поселений. Многие из этих мест мы прошли в рейсах в первой половине 2000-х годов, когда у Бурдина были большие гранты и он мог позволить себе нанять на месяц полноценное судно. Нам очень хотелось поработать там снова, но время больших грантов прошло, и всех денег, которые уходили у нас за лето на обе экспедиции – на Зеленом и на Беринга, едва хватило бы на три дня аренды судна.
Помощь пришла откуда не ждали. В Петропавловске стало постепенно возрождаться сообщество яхтсменов, почти совсем захиревшее в 1990-е, после распада советской системы яхт-клубов. Какие-то энтузиасты все же оставались – еще во времена работы на Старичкове мы несколько раз встречали яхту «Арктур», проходившую на моторе мимо мыса Опасного, но в целом дело это было не слишком популярно, и мы никогда не рассматривали яхту как возможное средство базирования в наших исследованиях.
Но в 2010-х годах ситуация начала меняться. На Камчатке стал потихоньку развиваться туризм, рос спрос на небольшие недорогие плавсредства, способные возить группы туристов на большие расстояния, и яхты идеально подошли для этой задачи. Не такие быстрые, как глиссирующие катера, яхты гораздо более мореходны и экономичны в потреблении топлива, что позволяет им бесстрашно ходить по всему Дальнему Востоку, тогда как даже крупные катера не могут отойти от ближайшей гавани дальше чем на пару сотен километров.