— Конечно, мы оставляем эту возможность открытой, — сказал он, — но пока, на наш взгляд, было бы опрометчиво выкладывать все возможные козыри. Помните, за нами пристально французы наблюдают. Это может быть ловушкой. Спровоцировать нас на чрезмерное применение силы. И потом: что они могут нам противопоставить? Пикапы, вооружённые крупнокалиберными пулемётами?
— Всё может быть хуже. Речь может идти об РСЗО или даже ракетах. — Сказал Жан.
— Мы активизируем разведку. Используем дроны. И потом: чем танки могут помочь в этой ситуации? Это чисто наступательное вооружение. А мы же имеем дело, скорее, с полицейской операцией. Масштабной, это верно.
Жан вздохнул, поднялся со своего места, зашёл за спинку кресла и опёрся на неё руками.
— Я могу рассказать смысл, — произнёс он, — уже два года, как мы с командой оттаскиваем страну от края пропасти. В нашей ситуации единственный источник власти — это сила. Французы издевались над нами, обещая защиту, но на деле обороняя только свои золотые концессии. Свои и других хищников из первого мира, вроде канадцев. Я помню то совещание, когда президент, которого мы отстранили, вымаливал у французского полковника хотя бы пару «Леклерков». Для демонстрации. Заметьте, полковника! Генералы до высшего политического руководства нашей страны не снисходили. Нам критически важно показать силу. Не обязательно использовать — именно показать. Тогда, может, удастся спасти много жизней. Мы готовы это оплатить.
Толя нахмурился, почесал переносицу, затем подбородок.
— Пожалуй, нам стоит уточнить в наших анализах моменты, которые вы озвучили, — сказал он, — мы вернёмся с новыми предложениями.
— У нас не так много времени.
— Мы вернёмся с предложениями к утру.
— Спасибо, — кивнул Жан, — на этом всё, — после этого он неожиданно добавил, глядя на меня: — Сергей, останьтесь, пожалуйста.
Я посмотрел на Толю. Тот кивнул.
Всё-таки Жан? И что он теперь будет делать? Окуривать меня местными магическими благовониями, ходить вокруг с амулетами, чтобы изменить моё сознание?
Я напрягся внутренне, но изобразил вежливую улыбку.
— Геннадий рассказал о вашей специализации, — сказал он, когда остальные вышли из комнаты для совещаний, — я поблагодарил его за решение направить такого специалиста. Вы нам очень нужны.
Я всеми силами постарался скрыть удивление. Всё-таки без сюрпризов в этой конторе, похоже, просто не принято.
— Конечно, — кивнул я.
— Завтра с утра я познакомлю вас с руководителем нашей Службы Национальной Безопасности. Парень способный, но сказывается недостаток образования и опыта. Учился во Франции, но мы понимаем, что речь идёт о другом.
Я кивнул.
— Русским он пока владеет очень плохо. Хотя старается учить. Зато говорит на английском, — продолжал Жан, — нужны системные знания, как вы понимаете. Которые он сможет пересадить на местную специфику.
— Насколько тут плохо с этим? — всё-таки рискнул спросить я.
— Три военных переворота. Иностранные войска, прикрывающие компании, высасывающие из страны мало-мальски ценные ресурсы, у которых правительство на зарплате… ну как вы думаете, как тут могло быть? Если по-вашему, у нас тут девяностые и не заканчивались. Только вот теперь появился реальный шанс что-то изменить.
— Вы неплохо разбираетесь в наших реалиях, — заметил я, — и языком владеете блестяще.
— Учился в Воронеже, — ответил Жан, — реально учился, а не деньги зарабатывал, как было принято.
— Нам это реально нужно. Я вижу тут слабое место, в которое точно будут бить. Вы же понимаете, даже будучи кристально чистым изначально, человек, занимая любую ответственную позицию, подвергается почти непреодолимому соблазну. Это у вас теперь да в первом мире потеря должности — это удар по самолюбию. А у нас — это удар по желудку. В самом прямо смысле слова. Каждый старается хоть что-то сколотить, чтобы, по возможности, сбежать если не во Францию — то хотя бы в Гвинею. Только потому, что там немного спокойнее. Так что двойные и тройные агенты тут это, скорее, правило, чем исключение.
— Я запрошу полиграфолога, — сказал я.
Жан прикрыл глаза. Глубоко вздохнул.
— Если бы всё так просто было… что касается моего окружения — тут это не вариант. Потеряем лояльность.
— На более низких должностях в критических местах надо внедрять, — продолжал я, — лояльность не при чём, нужно установить процедуры.
— Может, вы и правы, — неохотно кивнул Жан, — может. Мы думали об этом, но с имевшимся специалистами были проблемы. Они все учились во Франции. Понимаете, да?
— Понимаю, — кивнул я.
Жан откинулся в кресле и, кажется, немного расслабился.
— Как вам вообще тут? — спросил он, — первые впечатления?
— Люблю, когда тепло, — искренне ответил я.
— Понимаю, — осклабился Жан, — мне и в средней полосе было тяжеловато. А ваши ведь и за полярным кругом живут. Я бы не смог, наверное. По полгода темень и холод…
Я невольно вспомнил Новую Землю.
— Служили в таких местах? — спросил Жан.
— Приходилось, — отпираться не имело смысла.
— Я рад, что вы здесь. Это очень важно. Это большой шанс, исторический. Мы бы не хотели его упустить.
— Понимаю.